— Ты был немыслимо хорош, Макс. Элегантен и обворожителен. Идеал джентльмена.
— Вот уж кем никогда не был.
— Был — и больше, чем почти все мужчины, которых я знавала. Настоящий джентльмен — это тот, кому безразлично, джентльмен он или нет.
Только сомнение поддерживает в человеке молодость. Определенность же — нечто вроде зловредного вируса. Он заражает тебя старостью.
Чтобы попасть в приличное общество, танго пришлось поступиться характером. Оно, как будто утомившись, сделалось менее стремительным и не таким сладострастным. И вот оно-то, укрощенное и одомашненное, попало в Париж и обрело славу.
— Наша история тоже была отложенной партией... В два хода.
В три. Скоро будет сделан третий, думает Макс, но вслух не произносит ни слова.
Любезность, как известно, стоит дешево, а ценится дорого: учтивостью ты инвестируешь в будущее.
В ту пору, когда каждый день был вызовом и схваткой за выживание, сочетание располагающей естественности, хороших манер и осторожной изворотливости открывало ему многие двери.
Вот еще подходящее слово: «опустошение». Нечто вроде влажной, нутряной жалобы, когда вспоминается то, что было и чего не стало. Тоска по недосягаемой ныне теплоте.
Он привык оценивать женщин, с которыми танцевал, ещё и по тому, какие у них мужья, отцы, братья, сыновья, любовники. Одним словом, мужчины, сопровождающие их кто горделиво, кто высокомерно, кто со скучливой досадой, кто с равнодушной покорностью судьбе — и роднила все эти разнообразные чувства лишь их принадлежность к сильному полу. Многое могут рассказать о человеке булавка в галстуке, часовая цепочка, портсигар и перстень, толщина бумажника, полуоткрытого при расплате с лакеем в ресторане, покрой костюма и добротность ткани, из которой он сшит, стрелка на брюках и глянец на башмаках. И даже узел, каким повязан галстук.
Cлайд с цитатой