— ... Я же в тебя не влюблюсь...
— Мне нравятся сильные мужчины, — она тряхнула челкой. — Те кто сильнее меня.
— Кто подавляет твою волю... Кому хочется подчиняться. Мне жаль тебя, Адка, — как в бреду прошептал я.
— ... Я же в тебя не влюблюсь...
— Мне нравятся сильные мужчины, — она тряхнула челкой. — Те кто сильнее меня.
— Кто подавляет твою волю... Кому хочется подчиняться. Мне жаль тебя, Адка, — как в бреду прошептал я.
Она коснулась моей руки.
— Мы победили...
Я посмотрел в глаза — голубые, как небо Земли, в которых была радость и восхищение, спокойствие и уверенность. В которых не было и не могло быть любви.
Мы победили. Я проиграл.
Нет, что-то первобытное в отношениях мужчины и женщины осталось до сих пор. Стоит только подраться из-за женщины...
Такое случается в очень жестоких драках — к их концу успевает забыться причина ссоры.
Мне вдруг стало легко. Так бывает, когда сделано всё, что только в твоих силах — а остальное вообще не в силах человеческих. Можно улыбаться, направляя горящий самолёт на вражеские танки. Можно командовать собственным расстрелом. Можно привить себе неизлечимую болезнь и аккуратно записывать в дневник, как холодеют пальцы. Я сделал все, что мог.
Сквозь прозрачный корпус была видна вся начинка флаера, и у меня сложилось нехорошее впечатление, что кресло пилота расположено прямо над топливным баком.
— Если флаер заденут и горючее вспыхнет, я неплохо поджарюсь, — высказал я жутковатое предположение.
— Если в тебя попадут, ты поджаришься раньше, чем вспыхнет горючее, — успокоительно сказал Эрнадо.
— ... От этого не уйти, и никто тебя не удержит.
— Ты можешь удержать, — я говорил искренне.
— Нет. Если удержу, то уже не тебя.