— Кэнди, кэнди, почему, почему, почему с нами случаются такие дикие истории? — Она еще раз повернулась кругом и замерла, расставив босые ноги и хихикая.
— Эти истории не случаются, — торжественно сказал ей Хардинг. — Такими историями ты грезишь по ночам, когда лежишь без сна, а потом боишься рассказать их своему психиатру. Вас тут на самом деле нет.
Вина этого нет, ничего этого не существует. А теперь пойдем отсюда.
Пит сперва выглянул, увидел, какая аппаратура дожидается его в родильном отделении, как-то понял, куда он рождается, и стал хвататься за что попало, чтобы не родиться.
По-прежнему он иногда встает и качает головой, и докладывает, как он устал, но это уже не жалоба, не оправдание и не предупреждение — все давно кончено; это как старинные часы, которые времени не показывают, но все еще ходят, стрелки согнуты бог знает как, цифры на циферблате стерлись, звонок заглох от ржавчины — старые ненужные часы, они еще тикают и хрипят, но без всякого смысла.
Мы ежедневно размышляем о разных вещах. Причем живем ни в коем случае не для размышлений, но и вряд ли размышляем для того, чтобы жить.
И тут старик Пит, лицо как прожектор. ... Говорит мне один раз, что устал, и через эти два слова вижу всю его жизнь на железной дороге, вижу, как он старается определить время по часам, потея, ищет правильную петлю для пуговицы на своем железнодорожном комбинезоне, выбивается из сил, чтобы сладить с работой, которая другим дается легче легкого, и они посиживают на стуле, застеленном картоном, и читают детективы и книжки с голыми красотками.
Он и не надеялся сладить с ней — с самого начала знал, что ему не по силам, — но должен был стараться, чтобы не пропасть совсем. Так сорок лет он смог прожить если и не в самом мире людей, то хотя бы на обочине.
Все это вижу, и от этого мне больно, как бывало больно от того, что видел в армии, на войне.
В чем секрет хорошего афериста — он соображает, чего пижону надо и как внушить пижону, что он это получает.
Если быть мне теперь психом, то буду, черт возьми, самым отъявленным и заядлым.
— Говорите, я не подниму эту плевую машинку?
— Друг мой, не припомню, чтобы психопаты в дополнении к другим их замечательным достоинствам могли двигать горы.
Утренние размышления о жизни — они до добра не доводят.
Так что я теперь живу своей жизнью. И пусть это выходит неуклюже, моя жизнь отражает мою внутреннюю сущность — во всем.
Ладони и пальцы у него длинные, белые, нежные – мне кажутся вырезанными из мыла; иногда они выходят из повиновения, парят перед ним сами по себе, как две белые птицы, и он, спохватившись, запирает их между коленями: стесняется своих красивых рук.
Cлайд с цитатой