Над кукушкиным гнездом

Я одно знаю: и так-то все не очень велики, но, похоже, каждый только тем и занят в жизни, что пригибает пониже всех остальных.

Я занимаюсь этим давно — протираю, промакаю, стряхиваю, и в этой комнате, и в прежней, деревянной, в старом корпусе, — что персонал меня даже не замечает; я кручусь, а они смотрят сквозь меня, как будто меня нет — если бы я не пришел, они заметили бы только, что между ними не плавает в воздухе ведро и губка.

Ладони и пальцы у него длинные, белые, нежные – мне кажутся вырезанными из мыла; иногда они выходят из повиновения, парят перед ним сами по себе, как две белые птицы, и он, спохватившись, запирает их между коленями: стесняется своих красивых рук.

– Слушай-ка, эти собраньица всегда у вас так проходят?

– Всегда? – Хардинг перестает напевать. Он больше не жует свои щеки, но по-прежнему смотрит куда-то вперед, над плечом Макмерфи.

– Эти посиделки с групповой терапией всегда у вас так проходят? Побоище на птичьем дворе?

Хардинг рывком повернул голову, и глаза его наткнулись на Макмерфи так, как будто он только сейчас заметил, что перед ним кто-то сидит. Он опять прикусывает щеки, лицо у него проваливается посередине, и можно подумать, что он улыбается. Он расправляет плечи, отваливается на спинку и принимает спокойный вид.

– На птичьем дворе? Боюсь, что ваши причудливые сельские метафоры не доходят до меня, мой друг. Не имею ни малейшего представления, о чем вы говорите.

– Ага, тогда я тебе объясню. – Макмерфи повышает голос; он не оглядывается на других острых, но говорит для них. – Стая замечает пятнышко крови у какой-нибудь курицы и начинает клевать и расклевывает до крови, до костей и перьев. Чаще всего в такой свалке кровь появляется еще на одной курице, и тогда – ее очередь. Потом еще на других кровь, их тоже заклевывают до смерти; дальше – больше. Вот так за несколько часов выходит в расход весь птичник, я сам видел. Жуткое дело. А помешать им – курям – можно только, если надеть наглазники. Чтобы они не видели.

Хардинг сплетает длинные пальцы на колене, подтягивает колено к себе, откидывается на спинку.

– На птичьем дворе. В самом деле приятная аналогия, друг мой.

– Вот это самое я и вспомнил, пока сидел на вашем собрании, если хочешь знать грязную правду. Похожи на стаю грязных курей.

– Так получается, это я – курица с пятнышком крови?

– А кто же?

Они по-прежнему улыбаются друг другу, но голоса их стали такими сдавленными, тихими, что мне приходится мести совсем рядом, иначе не слышу. Другие острые подходят поближе.

– А еще хочешь знать? Хочешь знать, чей клевок первый?

Хардинг ждет продолжения.

– Сестры этой, вот чей.