Людей всегда разбирает желание спорить, когда у тебя нет никакого настроения.
Когда солнце светит, ещё не так плохо, но солнце-то светит, только когда ему вздумается.
Людей всегда разбирает желание спорить, когда у тебя нет никакого настроения.
Когда солнце светит, ещё не так плохо, но солнце-то светит, только когда ему вздумается.
По-моему, он сам уже не разбирается, хорошо он играет или нет. Но он тут ни при чем. Виноваты эти болваны, которые ему хлопают, — они кого угодно испортят, им только дай волю.
Понимаете, девочки такие дуры, просто беда. Их как начнёшь целовать и всё такое, они сразу теряют голову.
Чаще всего ты сам не знаешь, что тебе интереснее, пока не начнешь рассказывать про неинтересное.
Когда солнце светит, еще не так плохо, но солнце-то светит, только когда ему вздумается.
Стоит только умереть, они тебя сразу же упрячут! Одна надежда, что, когда я умру, найдется умный человек и вышвырнет мое тело в реку, что ли. Куда угодно — только не на это треклятое кладбище. Еще будут приходить по воскресеньям, класть тебе цветы на живот. Вот тоже чушь собачья! На кой черт мертвецу цветы? Кому они нужны?
Христос мне, в общем, нравится, но вся остальная муть в Библии — не особенно. Взять, например, апостолов. Меня они раздражают до чертиков. Конечно, когда Христос умер, они вели себя ничего, но пока он жил, ему от них было пользы, как от дыры в башке. Все время они его подводили.
Будь у человека хоть миллион лет в распоряжении, все равно ему не стереть всю похабщину со всех стен на свете. Невозможное дело.
— Не смей называть меня «детка»! Черт! Я тебе в отцы гожусь, дуралей!
— Нет, не годишься!.. Во-первых, я бы тебя в свой дом на порог не пустил...
Я со всеми тремя перетанцевал по очереди. Одна уродина, Лаверн, не так уж плохо танцевала, но вторая, Марти, — убийственно. С ней танцевать все равно что таскать по залу статую Свободы.