Александр Трифонович Твардовский. Теркин на том свете

Там – рядами по годам

Шли в строю незримом

Колыма и Магадан,

Воркута с Нарымом. 

За черту из-за черты,

С разницею малой,

Область вечной мерзлоты

В вечность их списала. 

Из-за проволоки той

Белой-поседелой -

С их особою статьей,

Приобщенной к делу... 

0.00

Другие цитаты по теме

– Редкий случай в медицине, -

Слышит Теркин, как сквозь сон.

Проморгался в теплой хате,

Простыня – не белый снег,

И стоит над ним в халате

Не покойник – человек.

И дивится вслух наука:

– Ай да Теркин! Ну и ну!

Воротился с того света,

Прибыл вновь на белый свет.

Тут уж верная примета:

Жить ему еще сто лет.

Суть не в том, что рай ли с адом,

Черт ли, дьявол – все равно:

Пушки к бою едут задом, –

Это сказано давно… 

– Редкий случай в медицине, -

Слышит Теркин, как сквозь сон.

Проморгался в теплой хате,

Простыня – не белый снег,

И стоит над ним в халате

Не покойник – человек.

И дивится вслух наука:

– Ай да Теркин! Ну и ну!

Воротился с того света,

Прибыл вновь на белый свет.

Тут уж верная примета:

Жить ему еще сто лет.

Каково это — быть отверженным? Быть наказанным не за преступление, а за потенциальную возможность его совершить?

Пусть страшен путь мой, пусть опасен,

Ещё страшнее путь тоски...

Любви утехи длятся миг единый,

Любви страданья длятся долгий век.

Рагнара всегда любили больше меня. Мой отец. И моя мать. А после и Лагерта. Почему было мне не захотеть предать его? Почему было мне не захотеть крикнуть ему: «Посмотри, я тоже живой!» Быть живым — ничто. Неважно, что я делаю. Рагнар — мой отец, и моя мать, он Лагерта, он Сигги. Он — всё, что я не могу сделать, всё, чем я не могу стать. Я люблю его. Он мой брат. Он вернул мне меня. Но я так зол! Почему я так зол?

Висит на стенке у меня на гвоздике, как встарь,

Напоминая детства дни, бумажный календарь.

Страниц оторванных листки не вклеить в жизнь назад…

Так много черных чисел в них, так мало красных дат.

Все страны мира испортили свою красоту фабриками и фабричными городами, каждый из которых — словно ад на земле… это образ разума, наделенного властью.

Я охотно повторяла парадоксы, вроде фразы Оскара Уайльда: «Грех — это единственный яркий мазок, сохранившийся на полотне современной жизни». Я уверовала в эти слова, думаю, куда более безоговорочно, чем если бы применяла их на практике. Я считала, что моя жизнь должна строиться на этом девизе, вдохновляться им, рождаться из него как некий штамп наизнанку. Я не хотела принимать в расчет пустоты существования, его переменчивость, повседневные добрые чувства. В идеале я рисовала себе жизнь как сплошную цепь низостей и подлостей.