На свете нет ничего более хрупкого, чем надежда.
Если я найду здесь формулу. которая выразит мои мысли, которая будет мне близка, она станет для меня истиной.
На свете нет ничего более хрупкого, чем надежда.
Если я найду здесь формулу. которая выразит мои мысли, которая будет мне близка, она станет для меня истиной.
Эти слёзы – от внезапно переполнившегося сердца, они драгоценнее алмазов и тот, кто выпьет их, станет бессмертным.
Паутинка моей дружбы больше тебя не держала: нерадивый пастух, я, должно быть, заснул.
Я — трещина в броне, я — лазейка в темнице. Я — ошибка в расчете: я — жизнь.
Я смотрел на гладкий лоб, на пухлые нежные губы и думал: вот лицо музыканта, вот маленький Моцарт, он весь — обещание! Он совсем как маленький принц из сказки, ему бы расти, согретому неусыпной разумной заботой, и он бы оправдал самые смелые надежды!
Когда в саду, после долгих поисков, выведут наконец новую розу, все садовники приходят в волнение. Розу отделяют от других, о ней неусыпно заботятся, холят её и лелеют. Но люди растут без садовника. Маленький Моцарт, как и все, попадёт под тот же чудовищный пресс. И станет наслаждаться гнусной музыкой низкопробных кабаков. Моцарт обречен.
Пустыня в лунном свете, и ничего, ничего вокруг! Что он тут охраняет на этом посту? Разве что звезды. Разве что луну...
— У вас под началом звезды, сержант?
Эта толпа была живым телом, она питала тебя, вызывая то слезы, то смех, а теперь она подобна призракам давно вымерших народов.
Странствовать – это прежде всего менять тело.
Чтобы жить, надо опираться на долговечные реальности.
Чтобы залюбоваться алмазом, мало одного алмаза, нужно ещё смиренное, благодарное сердце.