Александра Лисина. Слово Ишты. Книга 2

Мы снова ненадолго скрестили взгляды. А потом я заметила, как далеко за его спиной солнце дарит небу последние золотые лучи, и мгновенно отвлеклась от чужого раздражения, найдя гораздо более приятный объект для созерцания.

А небо было невероятно красивым. Нежно золотым, в длинных стрелах отгорающего заката. Чистым, без единого облачка. Далеким. И поистине бесконечным. Почти таким же прекрасным, как на моем заветном холме, где я целых полгода могла безнаказанно любоваться этим неповторимым зрелищем.

0.00

Другие цитаты по теме

Вот — настоящий храм, господин ал-тар: небо, к которому мы всегда стремимся, воздух, которым мы дышим, трава, по которой мы ходим, солнце, дающее нам свет... обычно мы не замечаем всего этого, погруженные в свои мысли и кажущиеся важными проблемы. Как правило, просто проходим мимо, не видя истинной красоты того, что подарила нам жизнь. Мы вечно куда-то стремимся, бежим, торопимся и не имеем ни одной лишней минуты, чтобы остановиться и спросить себя: зачем? Для чего это нужно? Мы — как муравьи, бесконечно трудящиеся на благо своего муравейника. И совершенно не видящие того, что, кроме него, существует и другой мир. Гораздо более широкий, почти бесконечный и неизмеримо более богатый, чем все сокровищницы королей. Вы ведь не зря забрались так высоко, господин ал-тар? И не зря именно здесь поставили свой дом? С вершины холма лучше видно, не правда ли? И здесь, как нигде, есть возможность остаться наедине с собой?

Ишта не нуждается в такой компании, Ваше Величество. В этом вы с ним очень похожи. Он, как вы понимаете, тоже стоит высоко. Даже очень. Так высоко, что уже начинает об этом жалеть. Потому что быть на вершине — это значит, всегда быть одному. Ишта прекрасно это понимает, поэтому и не стремится в люди. Впрочем, вам ведь тоже знакомо это чувство?

Так странно. Так необычно отыскивать удивительное в самых простых и ставших обыденными вещах. Ведь вроде каждый день видишь это великолепное зрелище. Каждый вечер бросаешь рассеянный взгляд наверх, чтобы определиться со временем. Но лишь изредка можешь там задержаться, сполна насладиться этой неповторимой картиной и неожиданно осознать, что стал свидетелем настоящего чуда.

— Его Величество тебе неприятен?

Я тяжело вздохнула.

— Нет. Но у него есть один серьезный недостаток, который на корню перечеркивает все его многочисленные достоинства.

— Какой?

— Корона, Риг. Корона, которая всю жизнь будет дамокловым мечом висеть над его головой и которая всегда будет влиять на его решения. По любому поводу. На троне ли, за столом ли, или же возле любимой женщины... в каком-то смысле, корона — это его крест. И пусть она красива, великолепна и волшебна... но она слишком холодная, Риг. И слишком тяжелая. Она подавляет. Подчиняет. Она не даст ему быть равным ни с кем. Король всегда первый. И он всегда один. Ему можно только безоговорочно подчиниться или... или же стать его врагом. Таким же жестким, сильным и непримиримым. Потому что власть — слишком цепкая леди, Риг. Она не любит делиться с кем-то еще. И она никогда его не отпустит, даже если он вдруг захочет этого сам.

Но, насколько я понял, Его Величеству это не понравилось.

— А кому понравится, если в твой дом вдруг заявится какой-то неизвестный и насквозь загадочный тип, нагло сообщит, что вообще-то этот дом стоит на земле, которая принадлежит ему; а когда ты предложишь ему зайти и мирно все обсудить, вдруг исчезнет, как дым, и только похихикает исподтишка, оставив вместо себя один только Знак? Причем, такой, что понять его можно двояко? Вроде как и согласился, что твой дом ему не мешает, но при этом бесцеремонно отклонил всякие предложения о переговорах и дал понять, что время и место для них будет выбирать исключительно сам? Тебе бы такое понравилось?

Гор нехорошо прищурился.

— Ты опасаешься, что он может начать на тебя охоту?

— Он уже начал, брат, — прошептала я. — Просто пока охотники еще далеко, пока они только ищут следы, шлют вперед собак и искусно прячутся за камышами. Но ланям лучше покинуть ставшее опасным болото пораньше. И лучше, чтобы охотники так и не поняли, что вместо лани там на самом деле притаилась золотая антилопа.

— Бог находится не в храме, а в душе, господин ал-тар, — отозвалась я, с благодарностью приняв от него салатник.

— Но в храме человек становится ближе к богу. В храме легче творить молитву.

— Если человек не умеет слышать голос бога в самых обыденных вещах, возможно и так. Иногда трудно отстраниться от повседневности, сударь, и трудно отделить себя от привычной жизни, чтобы взглянуть на нее под другим углом. В храме многим действительно проще. Там им хотя бы ничто не мешает отставить свои дела и попытаться прислушаться к тому, что происходит вокруг.

— На самом деле у человека трудная участь, — неожиданно сказал священник, как-то по-особенному на меня посмотрев. — Он стремится к небу, но не может оторваться от земли. Желает взлететь, но повисшие на ногах оковы не пускают. Его душа бьется в темнице разума, однако далеко не всегда получает свободу.

— Человек всегда был полем битвы, — согласилась я. — Его душа — как полная противоречий книга для Верховного Судии. Самое трудное и самое ревнивое творение своего бога.

— Верой мы пытаемся дать ему свободу. Вера призвана для того, чтобы человек стремился вперед и дальше. Не останавливался, не отчаялся, не упал.

— Так задумано, — вздохнула я. — Это правда. Но трудно верить в лучшее, когда душа разрывается надвое. Трудно остаться чистым, идя по колено в грязи. И трудно бороться с самим собой, если для победы нужно уничтожить большую половину себя.

— Айд силен, — чуть прищурился ал-тар, отставив в сторону почти нетронутую тарелку. — Его власть очень велика. Он искусно прячется под лживыми масками, ловко подменяет одно понятие на другое и прекрасно знает, чем соблазнить слабые людские души.

Я криво улыбнулась.

— А почему, по-вашему, Аллар это допускает? Почему Айд, несмотря ни на что, все-таки существует?

— Это — очень трудный вопрос, леди.

— И он, наверное, не к вам?

— Я могу только предполагать ответ, леди, — мирно посмотрел в ответ священник, никак не отреагировав на мой укол. — И могу лишь догадываться о том, какой замысел преследовал Светоносный, ставя перед нами такое серьезное испытание.

— Вы полагаете, это — испытание? Искушение? Путь? Вы тоже считаете, что страдания очищают душу?

— Я полагаю, каждому отмерена его собственная чаша, леди.

— Да, конечно, — невесело вздохнула я. — Бог не по силам не дает.

— Вот именно. За все наши грехи когда-нибудь наступит расплата.

— И у каждого за плечами лежит своя ноша, — снова согласилась я, невольно подумав о своей, и тут же помрачнела.

Выглядело это примерно так:

— ... вот скажи, Бер, что ты думаешь насчет... ну-ка убрал ложку ото рта!

— Прости, я задумался.

— Так вот, что ты думаешь... я сказала: убрал ложку!!

— Прости. Я снова задумался.

— Бер!! Ты его съел!!!

— Э... ну... я случайно.

— ОПЯТЬ?!!

— Ну да. Он же вкусный...

Форма — ничто, суть — все. Ничто не имеет значения, кроме истины и цели. Однажды ты сказал, что готов ради этого на все. И еще ты сказал: «Когда проживешь половину жизни в надежде, что когда-нибудь достигнешь цели, потом вдруг поймешь, что у тебя просто не хватает сил, чтобы ее достичь, а после этого тебя неожиданно касается порыв истинного вдохновения... трудно устоять от соблазна ему поддаться. И нелегко пережить падение, если его крылья не удержат тебя на весу».