Колин Маккалоу. Евангелие любви

Ах, любовь! Что я могу сказать о любви, чего вы, люди, еще не знаете? Любите себя! Любите тех, кто вокруг вас! Любите даже тех, кого не знаете! Не тратьте вашу любовь на Бога, который ее не ждет и в ней не нуждается. Ведь если он вечен и совершенен, то не нуждается ни в чем. Вы люди и должны любить людей. Любовь гонит прочь одиночество. Любовь греет душу, даже если мерзнет тело. Любовь — светоч Человечества!

0.00

Другие цитаты по теме

Сказал я: диво это

достигло полноты.

Серебряного цвета

дрожащие листы.

Любовь что шар в зените

в высоких небесах,

и птица на раките,

и полдень на часах.

А посреди творенья,

в основе бытия

был я, мой слух и зренье -

вот эта жизнь моя,

вся высота итога,

всей полноты размах,

и мир дозрел до Бога,

и полдень на часах.

Не с тем Господь нас в этот мир направил,

Чтоб мы прошли, ничем не дорожа.

Нет, пусть тут грязь, пускай соблазна много,

Здесь и Любви бывает торжество.

И только здесь дано постичь нам Бога

И заслужить прощение Его.

Когда вы живете в гармонии с природой, осознаете Бога в себе и себя в Боге, когда вы ощущаете себя больше, чем частью могущественной, бесконечной, неизведанной вселенной, в вас просыпаются божественные способности.

Бог создал нас по своему подобию. Бог создал нас по своему духовному, не физическому подобию. А значит, одарил нас способностями Творца... Мы тоже можем творить. Вдохновлять и вдохновляться. У нас есть все возможности. Главное, не ищите Бога снаружи и где-либо еще. Обращайтесь всегда внутрь, к себе. Вы всегда получите ответ. Тот самый тихий голос, который вы слышите и в котором сомневаетесь — это и есть божественный голос. Доверяйте ему, живите в согласии с собой. Поверьте, нет ничего прекраснее, чем каждый раз получать подтверждение, что Бог внутри, везде и повсюду. Вы в безопасности, когда верны себе!

Когда была она, мне не нужно было никакого Бога.

Как только улажу тут все дела, напишу, когда меня ждать. А пока не забывай, что я хоть и по своему, не по-людски, тебя люблю.

Квазимодо остановился под сводом главного портала. Его широкие ступни, казалось, так прочно вросли в каменные плиты пола, как тяжелые романские столбы. Его огромная косматая голова глубоко уходила в плечи, точно голова льва, под длинной гривой которого тоже не видно шеи. Он держал трепещущую девушку, повисшую на его грубых руках словно белая ткань, держал так бережно, точно боялся ее разбить или измять. Казалось, он чувствовал, что это было нечто хрупкое, изысканное, драгоценное, созданное не для его рук. Минутами он не осмеливался коснуться ее даже дыханием. И вдруг сильно прижимал ее к своей угловатой груди, как свою собственность, как свое сокровище... Взор этого циклопа, склоненный к девушке, то обволакивал ее нежностью, скорбью и жалостью, то вдруг поднимался вверх, полный огня. И тогда женщины смеялись и плакали, толпа неистовствовала от восторга, ибо в эти мгновения... Квазимодо воистину был прекрасен. Он был прекрасен, этот сирота, подкидыш, это отребье; он чувствовал себя величественным и сильным, он глядел в лицо этому обществу, которое изгнало его, но в дела которого он так властно вмешался; глядел в лицо этому человеческому правосудию, у которого вырвал добычу, всем этим тиграм, которым лишь оставалось клацать зубами, этим приставам, судьям и палачам, всему этому королевскому могуществу, которое он, ничтожный, сломил с помощью всемогущего Бога.

Любить бога было легко, как легко любить идеал. Жертвенность казалось красивой и радовала возможностью любоваться собой, а отказ от реальности был удобен и не требовал никаких действий и решений. Но любовь есть любовь, и однажды ее чувство потребовало большего. Оно потребовало рук, способных прикасаться и сжимать в объятиях, оно потребовало губ, умеющих целовать, оно пришло к простому выводу бытия: к ценности ношеной блеклой рубашки, под которой изгиб груди прячет дыхание и сердцебиение настоящего, живого, осязаемого человека. Человека, который был ее богом.

Не понимаю, откуда у тебя такая власть над моим несуществующим сердцем?

И если даже она никогда больше, до самой смерти, его не увидит, её последняя мысль на краю могилы будет о нем, о Ральфе. Как это страшно, что один единственный человек так много значит, так много в себе воплощает.