Любовь не пробуют на вкус,
Познать её дано лишь сердцу.
И только самый глупый трус,
Пред ней захлопнет свою дверцу.
Познать её дано лишь тем,
Кто может отказаться от свободы,
Отречься от сияющих богем
И с головой нырнуть в бушующие воды.
Хотел любви, так будь готов!
Отдать себя навек и без возврата.
Надев тяжчайше из оков,
Потом поймёшь любовь дороже злата.
Любовь не пробуют на вкус,
Познать её дано лишь сердцу.
И этот пламенный «укус»,
Принять дано лишь мудрецу.
— Я помню, как мы встретились, помню, как в тот день мне хотелось смотреть в твои глаза снова и снова, именно тогда я поняла, что тону, но твой взгляд удерживал меня на плаву. Твои бушующие воды всё сильнее заманивали меня и я не могла противостоять столь сильному течению... С самой первой встречи я была готова захлебнуться в тебе, чтобы мы всегда были вместе. Мне было плевать, что таят в себе глубины твоих вод, сколько там подводных камней, потому что впервые встретившись с тобой взглядом я поняла, что мы единое целое.
Я знала, что именно ты подаришь мне безграничный океан чувств, счастья и любви, которая поглотит меня, так и случилось.
Прошло столько лет, а у меня всё так же подкашиваются коленки, когда ты смотришь в мои глаза. Я утонула в тебе навсегда...
Она фыркает и хихикает, падая в подушки. На стене беззвучно поет гитара, рисунки на стенах оживают в наших глазах, она утыкается лицом мне в грудь, а я лежу и думаю, что рай, наверное, должен быть сделан из таких маленьких комнат, в которых живут своей жизнью маленькие, счастливые люди. Такие, как мы. И, пожалуй, это был бы обычный день, один из, ничем не примечательный. Если бы не одно но: мы лежим в залитой солнечным светом комнате, когда за окнами — ночь.
Не бывает так, что сегодня ты любишь, а завтра — нет. Просто мы забыли, что любовь меняется, она многогранна и каждый день сияет новыми гранями.
Любовь всегда требует рывок вверх. Большой и опасный прыжок над раскалённой лавой. Ты можешь разбить себе сердце либо стать самым счастливым человеком на земле.
Судьба расставляет фигуры, крапит карты, стреляет в упор и в спину. А мы бежим, каждый по своему замкнутому кругу, надеясь, что именно у нашей сказки окажется счастливый конец. Но моя женщина спит рядом со мной, бросив недочитанный журнал на тумбочку возле кровати, и беззащитным ребенком прижимает к себе пушистое одеяло. А утром она проснется, потянется солнечной кошкой возле открытого окна и улыбнется мне. И глядя в нее, больше всего мне хочется, чтобы вопреки всем законам жанра, исключением из всех существующих правил у нашей общей сказки, сказки о женщине, сказки о любви, не было конца.
... Они оба пылали какой-то первобытной страстью. И пока жизнь не отдалила их друг от друга, Каупервуд представить себе не мог более восхитительного союза. Они не ведали того холодка пресыщенности, который нередко переходит во взаимное отвращение. Эйлин всегда была ему желанна. Он подтрунивал над ней, дурачился, нежничал, зная наперед, что она не оттолкнет его от себя чопорностью или постной миной ханжи и лицемерки. Несмотря на ее горячий, взбалмошный нрав, Эйлин всегда можно было остановить и образумить, если она была неправа. Она же, со своей стороны, не раз давала Каупервуду дельные советы, подсказанные ее женским чутьем.
В течение целой недели они любили друг друга все ночи подряд.
Страсть к цыганке никак не становилась привычною, и Гаспар всякий раз находил свою подругу еще более необычной, не такой, как накануне, и от этого любил её все больше, и с каждым разом наслаждение их было всё острее, а объятья — всё требовательнее и крепче, и по-прежнему она после отталкивала его и погружалась в свой одинокий сон, дышавший эгоизмом и пресыщением, и опять он смотрел на неё, спящую, взором, полным тревоги и нежности, сознавая хрупкость их счастья и самого их бытия.
Благодаря ей весь мир вокруг преобразился: солнце было вольно сиять или не сиять, всходить или заходить, трава дерзко пробивалась к свету, цветы распускались, а люди кричали или улыбались. Отныне всё было единственным и неповторимым, а Гаспар становился всего лишь восхищенным зрителем несравненной картины мира. Понемногу он это постигал.
Вся его философия растаяла в объятиях цыганки, он это понимал и нисколько об этом не печалился, ибо он был счастлив. Он вновь рождался на свет...
Скарлетт: Однажды вы сказали: «Помоги, боже, тому, кто её полюбит!»
Ретт: Помоги мне, боже...
Только счастье есть мерка и поверка любви.
Если бы я знал, когда видел тебя в последний раз, что это последний раз, я бы постарался запомнить твое лицо, твою походку, все, связанное с тобой. И, если бы я знал, когда в последний раз тебя целовал, что это — последний раз, я бы никогда не остановился.
Cлайд с цитатой