Она была спасением, путем на волю. Она должна была научить меня жить или научить умереть, она должна была коснуться своей твердой и красивой рукой моего окоченевшего сердца, чтобы оно либо расцвело, либо рассыпалось в прах от прикосновений жизни.
Мне казалось, кончился не только тот незнакомец, не только, завтра или после завтра, кончусь и я, закрытый, закопанный в грязь среди смущения и лжи участников процедуры, нет, так кончилось все, вся наша культура, вся наша вера, вся наша жизнерадостность, которая была очень больна и скоро там тоже будет закрыта. Кладбищем был мир нашей культуры.
Всякий высокий юмор начинается с того, что перестаешь принимать всерьез собственную персону.
Было неимоверно приятно слушаться кого-то, сидеть рядом с кем-то, кто расспрашивал тебя, приказывал тебя, бранил тебя.
Стоит мне немного пожить без радости и без боли, подышать вялой и пресной сносностью так называемых хороших дней, как ребяческая душа моя наполняется безнадежной тоской, и я швыряю заржавленную лиру благодарения в довольное лицо сонного бога довольства, и жар самой лютой боли милей мне, чем это здоровая комнатная температура.
Когда в одной душе и в одной крови сходятся два заклятых врага, жизнь никуда не годится...
И тут я разозлился, загрустил, увидел, что я совсем один и никто меня не понимает.
Жить полной жизнью можно лишь ценой собственного «я».
Самоубийство — это глупость, трусость и подлость, это бесславный, позорный выход, самый постыдный выход из этой мельницы страданий.
Мы, люди интеллигентные, все сплошь мечтаем о языке без слов, способном выразить невыразимое, высказать то, чего нельзя высказать.
Ты любишь меня сегодня почти так, как это обычно бывает у любящих на прощание, напоследок.
Cлайд с цитатой