Мысли могут мучить почище пыточных колёс.
Каждое утро просыпаясь, я чувствую зябкую беспросветную толщу воды над своей головой, густую пустоту, в которой не живут даже морские чудовища с плоскими телами и глазами на лбу.
Мысли могут мучить почище пыточных колёс.
Каждое утро просыпаясь, я чувствую зябкую беспросветную толщу воды над своей головой, густую пустоту, в которой не живут даже морские чудовища с плоскими телами и глазами на лбу.
Воспоминания, как чужие векселя — в горькие дни можешь ими рассчитываться, выкручиваться, сжимая в кулаке стремительно убывающую жизнь. Но пока тебе есть чем платить, пока прошлое подкидывает тебя, словно послушный батут — ты в силе, у тебя полный рукав козырей.
Стены белые. Запах извёстки.
Было всё, ничего не сбылось.
Зимний воздух, солёный и жёсткий,
на глазах промерзает насквозь.
Вещи не должны быть починенными, разбитые или сломанные, они приближают нас к распаду, они живут на самой границе хаоса, даже если прикидываются целыми.
Забвение — защитный механизм души, некоторые стёкла должны покрываться копотью, чтобы можно было не ослепнуть, глядя на завтрашний день.
Мама откуда-то знала, что нужно замолчать, когда действительность поворачивается к тебе спиной.
Почему я чувствую себя в большом городе так, как будто на ногах у меня сабо, а из ивовой корзинки торчит утиная голова?
Потому что, когда любишь кого-то, то знаешь о нём странное, и чувствуешь дикое, и видишь весь его дремотный ил, и зелёную донную мглу, и слепнущую в нём небесную силу. Но ты не боишься, всё странное представляется тебе объяснимым, а дикое — почти что ручным, и если тебя спрашивают: как ты это терпишь, или просто — каково это? ты даже не сразу понимаешь, о чём речь.
Боги её услыхали мольбу: смешавшись, обоих
Соединились тела, и лицо у них стало едино.