Когда жизнь неприглядна и грязна, как старое засоренное пожарище, приходится чистить и украшать её на средства своей души, своей волей, силами своего воображения, — вот к чему я пришел наконец.
Все мы на земле странники.
Когда жизнь неприглядна и грязна, как старое засоренное пожарище, приходится чистить и украшать её на средства своей души, своей волей, силами своего воображения, — вот к чему я пришел наконец.
... не слушайте никого, кроме вашего сердца! Живите так, как оно вам подскажет. Люди ничего не знают, ничего не могут сказать верного... не слушайте их! (...) Жизнь строга... она хочет, чтоб все люди подчинялись ее требованиям, только очень сильные могут безнаказанно сопротивляться ей... Да и могут ли?
Жизнь, в сущности, проста и груба, не нужно осложнять её поисками какого-то особенного смысла в ней, нужно только научиться смягчать её грубость.
Неправда, что жизнь мрачна, неправда, что в ней только язвы да стоны, горе и слезы!... В ней есть все, что захочет найти человек, а в нем есть силы создать то, чего нет в ней.
Где им... куда нам — мертвых жалеть? Э, милая! Живых — не жалеем... сами себя пожалеть не можем... где тут!
Иной человек вот так же, как сова днем, мечется в жизни... Ищет, ищет своего места, бьётся, бьётся, — только перья летят от него, а всё толку нет... Изобьётся, изболеет, облиняет весь, да с размаха и ткнется куда попало, лишь бы отдохнуть от маеты своей...
Я долго смотрел, как тлели угли костра: сначала яркий и большой, уголь понемногу становился меньше, покрывался пеплом и исчезал под ним. И скоро от костра не осталось ничего, кроме теплого запаха. Я смотрел и думал: «Так и все мы... Хоть бы разгореться ярче!»