Столько всего я хотел бы не помнить,
Но ничего не хотел бы забыть.
Столько всего я пытался запомнить,
Но приходилось просто жить.
Столько всего я хотел бы не помнить,
Но ничего не хотел бы забыть.
Столько всего я пытался запомнить,
Но приходилось просто жить.
Бог любит нас, но забирает лучших.
И в памяти моей уже так много случаев.
Кто-то остался легендой,
Кто-то ушел незаметно.
Но страшно, что это для нас
Стало повседневно.
Но память осталась такой же тонкой,
В глазах девчонки, сбежавшей от города.
И я не хочу, чтобы видел кто-то эти слёзы,
Слёзы без повода.
Пра-пра-правнуки знаменитой восьмерки: Красавчик, Скакун, Плясун... эээ, как там остальных звали?.. Ни шиша не помню уже! Б-б... Бэмби!
Мы склонны помнить тяжелые времена дольше и с большей ясностью, чем периоды веселья и радости. Кроме того, тяжелые времена гораздо более продолжительны. Сравните светлые ускользающие, мимолетные моменты радостного возбуждения с кажущимися почти бесконечными мрачными периодами горя или печали.
Но ведь раны так болят... Раны, оставленные унижением, обманом, несправедливостью. Как быть с ними? Наплевать и забыть? Пусть себе болят? А кто сказал, что они перестанут болеть, если сделать то, что ты считаешь восстановлением справедливости? Раны останутся, и память об обмане и унижении тоже останется, только ко всему этому прибавится ещё понимание того, что в ответ на причинённую тебе боль ты тоже причинил кому-то боль. Вот и всё. И никакого облегчения.
Летело время к синим небесам,
Сбивались в стаи дни, недели...
Мы так хотели верить чудесам,
И звезды лишь для нас двоих горели!
Но наше счастье позабыло путь назад,
Ждут впереди дожди и снежные метели.
Как много не успел тебе тогда сказать,
А нынче поздно, мы на разных параллелях.
Ты знаешь, я теперь пытаюсь рисовать…
Карандашом, словами, даже акварелью,
А впрочем, это просто способ убежать,
Погоня за недостижимой целью…