— Ты что читаешь?
— Тарковского. Это стихи Арсения Тарковского.
— На русском?
— Нет, в переводе. Как будто неплохой.
— Выброси немедленно.
— Но почему? Переводчик – прекрасный поэт.
— Поэзию нельзя переводить. Искусство непереводимо.
— Ты что читаешь?
— Тарковского. Это стихи Арсения Тарковского.
— На русском?
— Нет, в переводе. Как будто неплохой.
— Выброси немедленно.
— Но почему? Переводчик – прекрасный поэт.
— Поэзию нельзя переводить. Искусство непереводимо.
— Ничего-то вы в России не понимаете.
— Тогда и вы ничего не знаете про Италию. Если вам ни к чему Данте, Петрарка, Макиавелли!
— Куда уж нам, убогим...
— Что же нам тогда делать, чтобы узнать друг друга?
— Надо разрушить границы.
— Какие границы?
— Государственные.
Знаешь, кто такой зануда? Это человек, с которым легче переспать, чем объяснять, почему ты этого не хочешь!
Почему ты всего боишься? Ты весь в комплексах! Ты не свободен! Вы все, кажется, хотите свободы, говорите о свободе, но, по-моему, если вам дать свободу, вы не будете знать, что с ней делать! Вы и не ведаете, что это такое! Хватит, довольно! Я понимаю, это всё, наверное, от этой страны, от воздуха, которым ты дышишь!
Силы такой не найти, которая б вытрясла из россиян губительную склонность к искусствам — ни тифозная вошь, ни уездные кисельные грязи по щиколотку, ни бессортирье, ни война, ни революция, ни пустое брюхо, ни протёртые на локтях рукавишки.
Можно сказать, тонкие натуры.
Любовь – искусство, которому можно научится, и в котором можно совершенствоваться, только познав его законы.
Красота, с которой ты так носишься, — это химера, мираж, создаваемый той избыточной частью нашей души, которая отведена сознанию. Тем самым призрачным «способом облегчить бремя жизни», о котором ты говорил. Можно, пожалуй, сказать, что никакой красоты не существует. Сказать-то можно, но наше собственное сознание придает этой химере силу и реальность. Красота не дает сознанию утешения. Она служит ему любовницей, женой, но только не утешительницей. Однако этот брачный союз приносит свое дитя. Плод брака эфемерен, словно мыльный пузырь, и так же бессмыслен. Его принято называть искусством.
Человек должен быть художником не потому, что он может им быть, но лишь потому что он не может им не быть.