Катя! Оставьте вазу! Это богемское стекво. Его нельзя трогать. На него можно только молиться.
— Масик! Масенька! Ну, что хочет Масик, чтобы Кусенька ему привезва?
— Масик хочет… водочки.
Катя! Оставьте вазу! Это богемское стекво. Его нельзя трогать. На него можно только молиться.
— Масик! Масенька! Ну, что хочет Масик, чтобы Кусенька ему привезва?
— Масик хочет… водочки.
— Нету внучки.
— Как нет?
— Ушла!
— Куда?
— В неизвестном направлении! Семилетки кончаете, а родному деду подобные коммунике пишете… Чему вас учат! Ушла...
— Гражданин, сойдите с подножки!
— Товарищ проводник, одну минуточку.
— Гражданин, кому говорят, сойдите!
— Я Вас очень прошу!
— Гражданин, не нарушайте!
— Ну, Вы понимаете, что я эту девушку люблю?!
— Любить можно. Нарушать нельзя.
Давным-давно я вёл одну программу, приходит такой известный российский актер и я его спрашиваю: «Кого вы считаете выдающимися актерами двадцатого века?»
Он так сел и сказал: «Нас немного...»
Был у меня друг один... Начал читать книги... Естественно, все кончилось депрессией.
Если есть кому дать в репу, пристрелить, или еще что-нибудь, то скажи, я все сделаю, до конца жизни буду делать, а вот как мы с тобой будем солнце чинить?
Я не жалею о пережитой бедности. Если верить Хемингуэю, бедность — незаменимая школа для писателя. Бедность делает человека зорким. И так далее.
Любопытно, что Хемингуэй это понял, как только разбогател…
— Я знаю, что нам делать с твоими предвидениями... Знаю, куда с ними ехать.
— Куда же?
— В Вегас!
— Я думаю, ты знаешь, зачем я здесь.
— Ну, я всегда полагала, чтобы изучать нас, исследовать наши слабости и докладывать обо всем своим инопланетным хозяевам.