Мизогины могут сердиться по совершеннейшим пустякам. Они взрываются по незначительнейшим поводам. Он же максималист, он преувеличивает, он раздувает из мухи слона. Его партнерша могла забыть заскочить в химчистку, тост сгорел, туалетная бумага кончилась. В секунды из богини она превращается в преступницу.
Будь мизогины все время злыми и язвительными, всякая женская изобретательность в плане поисков объяснений вскоре бы истощилась. Однако в промежутках между вспышками они бывают милыми и любящими, как во время вашей первой встречи. К несчастью, хорошие периоды поддерживают ваше ошибочное убеждение, что все неприятности — только кошмарный сон, а вовсе даже не истинное «Я» вашего любимого. Когда он демонстрирует свою любовь, вы с удвоенной силой продолжаете надеяться, что с того или другого момента все будет чудесно. Однако вы никогда не сможете предположить его последующую реакцию, поскольку она всякий раз меняется. Эта модель поведения прекрасно передана в классическом рассказе Роберта Льюиса Стивенсона о темных и светлых сторонах человеческой души, поэтому я и назвала ее игрой в доктора Джекилла и мистера Хайда.
Может показаться, что нуждающиеся в полном контроле над женщинами и выросшие под властью удушающих мамаш мужчины будут выбирать себе диаметрально противоположных матери по складу партнерш. Однако на деле часто происходит так, что мужчину, как магнитом, тянет к сильным женщинам, которых он пытается ослабить. По сути он пытается переписать старый семейный сценарий, чтобы он оказался с лучшим финалом. Если он сможет контролировать сильную женщину, то тем самым докажет себе, что он — мужик покруче отца и способен выиграть битву, на которую испугался выйти его отец.
Может показаться, что нуждающиеся в полном контроле над женщинами и выросшие под властью удушающих мамаш мужчины будут выбирать себе диаметрально противоположных матери по складу партнерш. Однако на деле часто происходит так, что мужчину, как магнитом, тянет к сильным женщинам, которых он пытается ослабить. По сути он пытается переписать старый семейный сценарий, чтобы он оказался с лучшим финалом. Если он сможет контролировать сильную женщину, то тем самым докажет себе, что он — мужик покруче отца и способен выиграть битву, на которую испугался выйти его отец.
Отец Марка, инженер, часто уезжал в командировки, поэтому мать с сына пылинки сдувала:
«В детстве я не мог вздохнуть без того, чтобы она мне не сказала, что сделай я так, как советует она, у меня вышло бы лучше. Она заставляла меня стесняться. У меня до сих пор в ушах стоит ее голос: «Марочка, ты забыл свитерок! Маркуша, ты еще не поиграл на скрипочке!» Куда бы я ни шел, я слышал это бесконечное «Маркуша».
После нескольких встреч с Марком мне стало ясно, что его мать была не заботливой хлопотуньей и не безвредной занудой. Она влезла сыну во все печенки, пытаясь жить его жизнью вместо него.
Речь не шла о том, что «мама лучше знает», а скорее, что «мама знает ВСЁ»!»
Отцовские отклонения от нормального мужского поведения стали для Чарли примером. И вот что вышло у него в результате:
«К восемнадцати годам, когда я впервые женился, мое представление о браке состояло в том, что мужчины — властные и грубые, в то время как женщины — плаксы, они только плачут, дают обещания и выставляют требования».
Чарли, сорокалетний инженер, пришел на терапию после трех развалившихся браков и многих отношений. Он рассказал мне: «Я спал с тремя-четырьмя женщинами в день, потому что утро было напряженным или еще почему-то. Теперь мне стыдно, я понимаю, что я видел в них игрушки, которые помогали мне почувствовать себя не таким несчастным».
Если женщина возражала против интенсивных сексуальных аппетитов Чарли, он набрасывался на нее в ярости, называл фригидной или закомплексованной, говорил, что она нарочно сдерживается, обвинял в том, что она его не любит.
Люди, которые подвергались насилию со стороны своих отцов или отчимов, были злы на своих обидчиков, но еще более обозлены на своих матерей, которые на защитили их и позволили насилию продолжаться. Они видели в себе принесенных в жертву агнцев, а в матерях пассивных, слабых и нежелающих противостоять обидчику и встать на защиту своих детей женщин.
Многие женщины в таких ситуациях утешают себя, говоря: «Но я же ничего не делала, как я могу быть виноватой?». Однако когда женщина стоит в стороне или отворачивается, когда с ее ребенком обращаются жестоко, она становится молчаливым сообщником обидчика. И ее дети видят ее содействующей совершаемому против них преступлению. Любое физическое насилие над ребенком — это преступление.
Многие мизогины, которые ведут романы на стороне, предполагают, что их партнерши делают то же самое. Чем более виноватыми они себя чувствуют, тем больше они нуждаются в том, чтобы спроецировать вину на партнера. Таким образом, они «переводят на них стрелку», с одной стороны, и снимают с себя часть ответственности за свое поведение, с другой, потому что считают, что она тоже виновата.
Пассивный отец, отказываясь открыто выступить против доминирующей жены, не только отрекается от своей роли в эмоциональном развитии сына, но и укрепляет у него представление о том, что все женщины скрывают в себе контроль и угрозу. Мальчик думает, что если уж сам папа ничего не может сделать с женщинами, то куда уж мне.
Cлайд с цитатой