— Постой, постой! Я, наконец, требую полной ясности! Я хочу знать, какую роль мне отвели в этом грязном Декамероне!
— Валентин Николаевич, не устраивайте сцен и не раздувайте ноздри! В другое время это произвело бы на меня впечатление, но сейчас я тороплюсь.
— Человек духовно растёт.
— Растёт, растёт. Так растёт, что его становится многовато: боюсь — скоро в квартире не поместится!
— Не слишком ли Вы себе позволяете, Харитон Игнатьевич? Чуть руку не вывихнули!
— Простите, Елизавета Антоновна, сам не знаю, как это вышло? Верите, сроду мухи не обидел!
— Ну про мух я уже слышала, с мухами Вы более деликатны, очевидно, на людей это не распространяется!
— Кузнецов! Кузнецов, уже одиннадцать!
— Не может быть! В чью пользу?!
— Одиннадцать часов!
Весь этот хлам давит мне на психику! Чувствуешь себя в собственном доме, как на баррикадах, понимаешь, постоянное желание залечь и отстреливаться!
— Ну а чё ж, Валюх? Я хоть на ипподром, хоть куда, но лично я пошёл бы в зал Чайковского!
— Куда бы ты пошёл бы?
— В зал Чайковского!
— Тянет?
— Ещё как!
— Ну что ж, Харитон, вообще-то, я против музыки ничего против не имею. Сам даже когда-то учился, играл на рояле, на школьных вечерах выступал. Какие-то свои любимые композиторы есть — Пахмутова, скажем там, Бабаджанян...
— Ну, Валюха, ты ж в Москве живёшь, везде бываешь, всё видишь, а я человек неизбалованный, мне бы Генделя послушать!
— Кого?
— Генделя! Георга Фридриха!
О эта темная сила, надеюсь, это действительно наш новый господин, ибо мне надоело хоронить претендентов.
Мне сейчас сорок пять. Либо середина здоровой жизни, либо конец не очень здоровой жизни.
Развод!
Прощай, вялый секс раз в год!
Развод!
Никаких больше трезвых суббот!
Ты называла меня: «Жалкий, никчемный урод!»
Теперь наслаждайся свободой, ведь скоро развод.
Он Алексей, но... Николаич
Он Николаич, но не Лев,
Он граф, но, честь и стыд презрев,
На псарне стал Подлай Подлаич.
Cлайд с цитатой