Если что-либо, от атома до метеоритов, пригодно к использованию в качестве оружия, то оно будет таким образом использовано.
Фантастика имеет дело не с человеком, а с человеческим родом как таковым, и даже с возможными видами разумных существ.
Если что-либо, от атома до метеоритов, пригодно к использованию в качестве оружия, то оно будет таким образом использовано.
Фантастика имеет дело не с человеком, а с человеческим родом как таковым, и даже с возможными видами разумных существ.
— Вы видели эти ядра?
— Видел. Не жалуете прогресс?
— Это не прогресс, Людвиг. Это ад. От него погибнут тысячи тысяч. Я уже напал на след изготовителя и до конца года отправлю его на костер. Таким вещам и такому оружию не место в мире Господа.
— Ты не сможешь решить все проблемы этого мира при помощи дробовика.
— Это всё, что я умею.
Оружие, раз взятое в руки, нельзя просто так положить на место — оно должно вкусить крови врага. Оно капризно, как пустыня, и в следующий раз может отказаться разить.
Пессимисты учат английский, оптимисты китайский, а современники изучают автомат Калашникова.
Они и не подозревали, что обладают мощным оружием, способным пронзить сердце Акбара. Имя оружия — Джодха. Она была прекрасной как поэма принцессой Амера. Одни назвали её Кхарко Бай, другие — Хиркумвар, но в нашей истории, будем называть её Джодхой.
С одной стороны — были бессердечность и власть, с другой — сияние доброты и любви.
Мы чувствуем, что цивилизация в своем поступательном движении отрывается, что ее отрывают от традиционных исторических корней, поэтому она должна зондировать свое будущее, она должна сегодня принимать решения, последствия которых спасут или погубят наших детей и внуков. Такое положение дел выше наших сил, и его иногда называют future shock – шок будущего, потрясение от видения непостижимого, раздираемого противоречиями, но вместе с тем и неотвратимо приближающегося будущего. Это положение дел застало литературу и science fiction неподготовленными. То, о чем сегодня говорит «нормальная» беллетристика, как и то, что рассказывают разукрашенные книги SF, уходит и уводит от мира, который есть, и тем более от мира, который стоит у ворот, – у ворот, ведущих в XXI век. «Обычная» литература часто замыкается в себе самой или прибегает к мифологическим мутациям, к алеаторизмам (alea – игральная кость, жребий; алеаторика – учение о случайности, алеаторизм – введение случайных элементов), к языку темному и запутанному – а science fiction превращается в псевдонаучную сказочку или пугает нас упрощенными картинами грядущих кошмаров цивилизации. Обе склоняются к подобным формам – отказу от действий, которые придавали литературе качество, которое Дж. Конрад назвал «воздаянием по справедливости видимому миру». Но чтобы воздать по справедливости, надо сначала понять аргументы спорящих сторон; поэтому нет ничего более важного, чем попытки понять, куда наш мир движется и должны ли мы этому сопротивляться или, принимая это движение, активно в нем участвовать.
В Корее, где огнестрельное оружие полностью запрещено, почти немыслимо представить убийство, совершенное из пистолета. Думаю, поэтому герои корейских фильмов оказываются лицом к лицу и в драке пользуются ножами или кулаками. Не знаю, могу ли я использовать это слово, но такого рода жестокость кажется мне «человечной».