Час пик

[Ответ на вопрос «Если бы президентом был я...]

Я бы курировал внутренние дела. И первым делом создал бы сеть концентрационных лагерей для деятелей эстрады... Композиторы с раннего утра и до поздней ночи изучали бы нотную грамоту, сольфеджио, историю музыки. Попса, которая поёт была бы обязана слушать Чайковского, Моцарта, Вивальди, Генделя, Баха — с утра до ночи. Я думаю, что более страшной пытки для них придумать нельзя. Это было бы для них ужаснее, чем плохое питание и отсутствие гонораров... А надзиратели бы следили за ними, причём за незнание — карцер...

Другие цитаты по теме

— Как определяется грань? Что становится классикой, а что нет?

— Кукольник писал: «Пока живёт поэзия Кукольника, поэзия не умрёт». Где Кукольник? Нету. Если вы можете узнать с первых трёх строчек, что это Пушкин, а это Фет, а это Лермонтов... Это Бах, а это Прокофьев.

— А это Таривердиев...

— Таривердиева оставим в покое. Пока он не помер, оставим в покое... Если вы можете узнать, это тоже входит в комплект. Вы должны узнавать музыку. Тогда это композитор, потому что иначе это автор. Один из многих.

Для меня своевременной может быть только та музыка, которая пытается собрать нашу душу, нашу гармонию с Господом Богом; с людьми, которые вокруг, даже если это тишь, да гладь, да божья благодать. Потому что если не музыка, то кто же может нас соединить?

Попса — это когда плохо. Когда хорошо — это популярная музыка.

Потом сказал, что его всегда интересовала одна вещь относительно настройщиков.

— Меня всегда интересовало, умеют ли они играть на фортепиано. Профессионально, я имею в виду.

— Редко, — ответил Джаспер Гвин. И продолжил: — Если вопрос в том, почему после долгой и кропотливой работы они не садятся за рояль и не играют полонез Шопена, чтобы насладиться результатом своего прилежания и мастерства, ответ такой: даже если бы они были в состоянии сыграть, то все равно никогда бы играть не стали.

— Неужели?

— Тот, кто настраивает фортепиано, не любит расстраивать их, — объяснил Джаспер Гвин.

Животворящая сила музыки — часто вдохновляет нас на благие поступки.

Музыка может всё. Нет такой волны, на которую музыка не настроит – деньги, секс, любовь, войны, бог. Нет такого, о чем музыка не расскажет – хочешь узнать врага, слушай, как он поет. Хочешь привязать человека – знай, какие ноты делают его пьяным до мягкости пластилина.

Люди, которые слушают громко музыку — этим неосознанно показывают или говорят другим о том, что с ними происходит.

…У каждой жизни есть своя мелодия.

Есть мелодия, которая напоминает мне о том лете, когда я натирала живот детским маслом, чтобы добиться идеального загара. Ещё одна напоминает мне о тех воскресных утрах, когда я следовала за отцом по пятам, в то время как он шёл за газетой «Нью-Йорк таймс». Есть песня, которая напоминает мне о том, как я по липовому удостоверению личности пыталась пройти в ночной клуб, а есть та, которая мысленно возвращает меня в день, когда моя двоюродная сестра Изабель праздновала своё шестнадцатилетние, а я исполняла «Семь минут на небесах» с парнем, от которого пахло томатным супом.

Если хотите знать моё мнение, музыка — это язык памяти.

И как я могу рассказать Олдосу и всем остальным, что музыка, адреналин, любовь и все то, что должно облегчить трудности, уже не помогает? И все, что осталось — это водоворот. И я в самом его центре.

— Мне не надо помогать, я в полном порядке, мне моя жизнь нравится, вот ты музыку сочиняешь и сочиняй, а я сына лечу и я его вылечу.

— А я больше не сочиняю, женщин композиторов не бывает.

— Мне сказали, что пацан не проживет и года, а он живет уже пять. Мне стало плевать, что говорят люди, их слова ничего не значат, слова — это так звуковая вибрация.