Я запрусь ото всех и до бесчувствия предамся одиночеству. Со всеми рассорюсь и ни с кем не буду разговаривать.
Всё несчастье моей жизни происходит от писем или от возможности их писать.
Я запрусь ото всех и до бесчувствия предамся одиночеству. Со всеми рассорюсь и ни с кем не буду разговаривать.
Ты принадлежишь мне, я сделал тебя своей, и ни в одной сказке нет женщины, за которую сражались бы дольше и отчаяннее, чем я сражался за тебя с самим собой. Так было с самого начала, так повторялось снова и снова, и так, видно, будет всегда...
Я хочу терзаться, хочу постоянных перемен, мне кажется, в перемене моё спасение, и ещё мне кажется, что такие небольшие перемены, которые другие совершают как бы в полусне, я же с напряжением всех сил разума, смогут подготовить меня к перемене большой, в которой я, по-видимому, нуждаюсь.
Теоретически существует полнейшая возможность счастья: верить в нечто нерушимое в себе и не стремиться к нему.
Возможно, моя бессоница лишь своего рода страх перед визитером, которому я задолжал свою жизнь.
Угнетать ближнего куда легче, если ничего не знаешь о нем. Совесть тогда не мучает...