Из века в век ждем мы
То ли пророка веры,
То ли конца света
Нам наплевать, лишь бы застать это первым.
Из века в век ждем мы
То ли пророка веры,
То ли конца света
Нам наплевать, лишь бы застать это первым.
What's another year
For someone who's lost everything that he owns?
What's another year
For someone who's getting used to being alone?
«Придёт время — узнаешь»,
«Придёт время — получишь»...
В вашем-то возрасте
пора бы знать, что
время не умеет приходить,
оно только уходит.
Брошено время, терни сомнений сплетают венок.
Мы повзрослели? Или еще постарели на год?
В общественных мненьях себя растворили и будто живем
В глубоком похмелье… день за днем.
Время — извилистая река, текущая по ландшафту будущего. Одни пытаются заглянуть за поворот, другие борются с течением. Но мудрее всех — тот, кто отводит взгляд от воды в поисках спутника, который разделит с ним своё путешествие.
... для меня время — это серия закладок, с помощью которых я гуляю вперед-назад по тексту моей жизни.
Разные чувства борются в моей душе: восхищение и растерянность, удивление и протест, боль и сочувствие. Они заставляют меня ещё пристальнее вглядываться в это лицо, вслушиваться в этот голос. И думать о том, каково же им, живущим одновременно в двух временах — в дне вчерашнем и в дне сегодняшнем? Они пережили то, что мы можем только знать. Должны знать! Хотя не всегда, может быть, хотелось бы знать. Но вспомним великого Толстого, который поймал себя на этом чувстве и тут же осудил его: «Только что вы отворили дверь, вид и запах сорока или пятидесяти ампутационных и самых тяжело раненых больных, одних на койках, большей частью на полу, вдруг поражает вас. Не верьте чувству, которое удерживает вас на пороге залы, — это дурное чувство…».
Мы не их, несущих эту тяжёлую память, жалеем, а себя. Чтобы по-настоящему пожалеть, надо не отказаться от жестокого знания, а разделить его, взять часть и на свою душу. К тому же это документ, его не перепишешь, его писали кровью, его писали жизнью на белых листах 41-го, 42-го, 43-го, 44-го, 45-го годов…