А немец бардака не любит. Это для нас он вынужденная среда обитания, а для него – чужеродная стихия.
Война — это место, где пирует смерть. И, как любая баба, она не любит, когда от неё нос воротят.
А немец бардака не любит. Это для нас он вынужденная среда обитания, а для него – чужеродная стихия.
Война — это место, где пирует смерть. И, как любая баба, она не любит, когда от неё нос воротят.
Любой лидер-популист сейчас срывает народные овации и любовь. Не обязательно даже выполнять обещания. Достаточно просто болтать про светлое будущее. Достаточно просто вас покритиковать. Глупо и безответственно. Но кто из них об этом думает? Или вы считаете, отчего вся эта либеральная шушера так популярна? Они героические борцы с тираном. Тихим и безответным. Потому что, если бы вы оказались настоящим тираном – они бы следили за языком, опасаясь быстрой и жесткой расправы.
У наших замечательных чиновников аппетит столь силен, что здравый смысл не может его контролировать. Быстрее, больше и вкуснее.
— Вы так говорите, будто уже что-то задумали.
— Ваша проницательность поразительна, — Саша вежливо склонил голову, — да, я уже знаю, что я должен делать. Мне нужно незамедлительно выезжать в Варшаву.
— Но Варшава охвачена волнениями!
— Тем хуже для волнений, — сказал Александр и так улыбнулся, смотря куда-то вдаль, что королева вздрогнула.
Как говорят японцы, самурай без меча подобен самураю с мечом, но только без меча. Меч самурая не в его руке, а в душе. А та бренная железка, что он удерживает кистью, — лишь жалкий призрак настоящего оружия. Поэтому настоящего воина можно раздеть донага, отняв все. Но и в таком виде он будет смертельно опасен. Ибо сам по себе оружие.
На таких, как говорится, людях, земля держится, когда они в неё зарыты.
Верно батя говорил: начальству о бардаке докладывать — как свинье на грязь жаловаться.
Полагаю, что вы слышали, что слишком много лекарства вполне может стать ядом. Так что лечить можно по-разному, — усмехнулась Василиса. — Иных уж нет, других долечим.
... короче говоря, полный бардак, а я в самой его серединке.
— Мне немного стыдно за то, что я столько лет подавлял себя...
— О чем ты говоришь?
— Я говорю про маму.
— Так дело в твоей маме?
— Я должен, Сол. Я должен ей признаться.
— О Боже! Не надо! Ты ничего не должен этому ирландскому Волан-де-Морту!