Мы печатали громословно,
Малодушно щемясь в тени.
Словно родий, нося оковы,
Заключенно считая дни.
Покорившийся флюгер конформный,
Почитатель широких штанин.
Выходя, не забудь свой намордник,
Уважаемый гражданин.
Проводя калибрацию мозга,
Нас составили плотно в загон.
Терапия проходит просто,
И заказчик удовлетворен.
Отражения игривых бликов
Потухали на окнах домов...
Мы – отряды болванок безликих.
Мы – могилы великих умов.
Моя обыденная скука
придет без стука.
Положит лапы свои на плечи,
раздаст картечи
Из едких мыслей, воспоминаний,
из фраз собраний.
Ехидно скалится, упиваeтся
демотивацией.
Штрихами приторно тривиально
портрет вербальный.
В стихах заезжанные рифмы
и титры, титры...
Пустые стены и занавески,
ложе принцессы.
Опустошенный дворец заброшен,
хоть был роскошен.
С петель снимали усердно двери,
к ним ключ утерян.
А мы, как в связке от тех ключей:
Ничья,
Ничей.
Отражения игривых бликов
Потухали на окнах домов...
Мы — отряды болванок безликих.
Мы — могилы великих умов.
Ну и что, что ни ответов, ни объяснений, никакой логики.
Потерянные годы? Так говоришь, словно для меня время остановилось.
Никто никому ничего не должен, каждый сам за себя.
Что говоришь? Словно сломанная кукла? Не перегибай. Лоб горячий, сходи к врачу. Успокойся!
Просто прими все, как есть. Держись по — солдатски. Где твоя выдержка?
Грудь вперед.
Молодцом, вот тебе на нее медаль.
Еще найдешь кого-нибудь. У тебя огромный потенциал.
Нет пределов у души. Впустишь. Сердце – резина.
Нет, не лопнет.
Если что — звони, но отвечать не стану.
Значение слова любезность, думаю, толковать не стоит.
Разберешься по ходу.
Ну, я пошел...
Кофе с легким привкусом миндаля.
Тихо Чет Бейкер снова играет джаз.
И вместо кроткого вздоха «твоя»
Ровное «это теперь не про нас».
Нас в набитых трамваях болтает,
Нас мотает одна маета,
Нас метро, то и дело, глотает,
Выпуская из дымного рта.
В шумных улицах, в белом порханьи
Люди ходим мы рядом с людьми,
Перемешаны наши дыханья,
Перепутаны наши следы, перепутаны наши следы.
Из карманов мы курево тянем,
Популярные песни мычим,
Задевая друг друга локтями,
Извиняемся или молчим.
По Садовым, Лебяжьим и Трубным
Каждый вроде отдельным путём,
Мы не узнанные друг другом,
Задевая друг друга идём.
Мне на плечи кидается век-волкодав,
Но не волк я по крови своей,
Запихай меня лучше, как шапку, в рукав
Жаркой шубы сибирских степей.
Глупец я или злодей, не знаю; но то верно, что я также очень достоин сожаления, может быть больше, нежели она: во мне душа испорчена светом, воображение беспокойное, сердце ненасытное; мне все мало: к печали я так же легко привыкаю, как к наслаждению, и жизнь моя становится пустее день ото дня...
Как печален этот мир,
Как грустна моя судьба!
Жизни мне не жаль моей,
Стану капелькой росы.
В них не было ничего. Никакого выражения вообще. И в них не было даже жизни. Как будто подёрнутые какой-то мутной плёнкой, не мигая и не отрываясь, они смотрели на Владимира Сергеевича. . Никогда в жизни ему не было так страшно, как сейчас, когда он посмотрел в глаза ожившего трупа. А в том, что он смотрит в глаза трупа, Дегтярёв не усомнился ни на мгновение. В них было нечто, на что не должен смотреть человек, что ему не положено видеть.
Cлайд с цитатой