Хватит служить нам молебны и ставить свечи!
Пока вставали с колен, нам сели на плечи!
Пора мне выйти из себя, а то совсем размяк -
Сходить в магаз сразу за двумя.
Хватит служить нам молебны и ставить свечи!
Пока вставали с колен, нам сели на плечи!
Пора мне выйти из себя, а то совсем размяк -
Сходить в магаз сразу за двумя.
Мы уйдём под воду, будто Курск,
Мы сгорим, будто Беслан.
Выйдем в окна, как десант,
Прыгнем в небеса.
Мы с тобой с одного дома, на пятом мы жили.
Мы ходили с тобой в одну школу — мы в доску чужие.
Кажется, у нас все в полном непорядке -
Мы в истории оставим, максимум, на фильтрах отпечатки.
Когда приходит грусть,
на сердце плохо,
и в душе как-то не по себе становится,
кажется вот-вот жизнь остановится.
Не хочется ничего,
кроме как со всеми поссориться
и закрыться в комнате одному,
чтобы понять
для чего я на свете живу,
для чего общаюсь с теми,
кто меня может предать,
за спиной обо мне
что-нибудь не то сказать.
Не знаю, от чего такое состояние?
Порой мне кажется, что жизнь — это испытание,
В котором я,
В котором ты,
В котором все мы
принимаем участие жизненной игры.
Тем временем Россия погружалась в депрессию, люди, обнищавшие в очередной раз, — тоже. Казалось, тоска разлита в воздухе, темном, нечистом и гнетущем. Безрадостная, тяжкая осень девяносто восьмого года. Теперь уже мир Лены, принцессы четвертого поколения, раскололся на «до» и «после», но она еще не поняла, что 330 так было и будет всегда.
Мои личные дела оставались все так же плохи и беспросветны, что и раньше.
Можно сказать, они были такими с дня рождения. С одной лишь разницей — теперь я мог время от времени выпивать, хотя и не столько, сколько хотелось бы.
Выпивка помогала мне хотя бы на время избавиться от чувства вечной растерянности и абсолютной ненужности.
Все, к чему бы я ни прикасался, казалось мне пошлым и пустым.
Когда меня охватывали эмоции, чувства, тоска, я проталкивала их внутрь себя, будучи в ярости из-за того, что позволила им выйти наружу. Мои внутренние диалоги были безжалостными: «У тебя всё хорошо. Ты не голодаешь, никто тебя не бьёт. Твои родители всё ещё живы. В мире есть настоящее горе, а твои проблемы жалкие. Ты унылая ничтожная корова».
— Рада, что ты в порядке, после того, что было.
— Да всё нормально. Знаешь, я каждый вечер ходил к психологу. К хорошему восемнадцатилетнему шотландскому психологу.
Тоска при депрессии совершенно другая. Отчаянная, чужая, враждебная, полная злости вместо грусти, напряжения вместо расслабленности, разбавленная меланхолией и рефлексией. Как будто толстую иглу втыкают прямо в мозг. Она настигает внезапно, не усиливается и не ослабевает постепенно. К ней невозможно подготовиться. Ее нельзя описать и проговорить, нельзя выплакать со слезами. Тоска при депрессии с тоской при ностальгии не имеет ничего общего, кроме названия.
Лучше изливать свою печаль перед картинами Делакруа, Рембрандта и Ван Гога, чем перед рюмкой водки или в окружении бессильной жалости и злости.