Ольга Брилёва. По ту сторону рассвета

Саурон ушел от расплаты, Моргот был недосягаемо далек, но Келегорм был здесь, у его ног, и он ответит. И тут эльф заставил себя смотреть в лицо смерти, открыл глаза. Огромные, серебряные — они сковали все внимание Берена. Он уже почти чувствовал, как в одно из этих озер света погружается заостренное дерево... Лица он уже не видел — только глаза. Яркие, светло-серые глаза потомка Финвэ...

Глаза Финрода...

Зажмурившись, чтобы справиться с наваждением, он опустил древко и сделал шаг назад. Ярость ушла и выпила всю силу. В глазах потемнело, и, чтобы не упасть, он оперся на древко.

— Живи...

Другие цитаты по теме

Ты не Валинор показал мне, Король — ты показал мне мое нутро. Моего оборотня, как он есть — глаза в глаза. Я ведь подумывал о том, чтобы убить тебя, государь. Потому что мое самое жгучее желание — сравняться с тобой в мудрости, искусствах, красоте — чтобы сделаться достойным Лютиэн... А я никогда не смогу. Мне просто времени не хватит. И бессилие что-либо изменить пережигает мои стремления в черную зависть.

Может быть, и Моргот на свой извращенный лад любит Отца. Может быть, все его жестокие выходки — это отчаянная мольба: заметь меня, заметь, выдели среди прочих, хотя бы Своей ненавистью! Может быть, его ненависть к Детям — ревность старшего к младшему, беспомощному, но обласканному. Может быть, его стремление властвовать над нами — это ревнивое желание старшего сына встать между младшим и родителями, чтобы сделаться нужным и им, и ему. Все-таки это любовь. Извращенная и отвратительная.

— А если я на чем-то... горячем попадусь?

Берен прикрыл веки, словно вспоминая. Воспоминания были нелегкими: губы князя сжались, от крыльев носа к углам рта порезались морщины.

— Первое, — сказал он, помедлив. — Умри. Думай о себе так, словно ты уже мертвый. Прямо сегодня и начинай. Тогда не будет страха, не будет стремления сохранить жизнь. Ибо все мы от рождения обречены смерти, а день ее прихода ничего не значит.

Второе: ненавидь. Пусть живет в тебе только ненависть, потому что ее дух силен, а плоть слаба. Помни: единственный способ отомстить — это удержать свою тайну.

Третье: молчи. Игры с палачами — опасное дело, не для тебя они. Уста и душу замкни накрепко. Позволишь вырваться одному слову — вытянут и все остальное. И — никому из них не верь. Будут обещать жизнь, сулить награду, знай — все ложь.

— Ненавижу себя, — сказал он. — Предал все и всех. Если ваш орден и в самом деле таков, как ты расписывал — мне там не место. А если он таков, каким его вижу я — то я туда не хочу.

— Я не желаю уподобляться Морготу.

«Но ведь уже уподобляешься ему. Завидуя, ненавидя, ожесточая свое сердце — уподобляешься Морготу».

Я, как и ты, не выбираю, подчиняться или нет, а выбираю только — кому.

Он стоял у меня за спиной — и я чувствовал себя сильным. Теперь я с судьбой один на один, и я слаб.

— Не будь ты моим гостем, упрямец, ты заглянул бы в глаза смерти еще до рассвета.

— Я смотрю в них не отрываясь, лорд Карантир, — тихо проговорил Берен. — Смотрю в них с самого рождения. Треть моей жизни смерть была рядом со мной, я ложился с нею в постель, как с любимой женой. Я был ее паладином, я складывал к ее ногам трупы, как юноши складывают охапки цветов к ногам дев. Она платила мне ласками, от которых кровь застывала в моих жилах. Ты знаешь, что беоринги кричат, идя в бой? «Райадариан», «радуемся»! Что ты такого можешь показать мне, чего я еще не видел?

— Не предки делают человека доблестным.

— Верно, — согласился Берен. — Но память о доблестных предках не позволяет быть трусом.

Наша братия с пеленок усваивает: нельзя показывать, что тебе больно или страшно; это самая большая тайна воинов, Руско: что мы, как и все люди, способны испытывать страх и боль, сомнения и слабость. Не ведающие страха витязи — вранье песенников, да и цена таким витязям — ломаный медяник. Порой у витязей и коленки дрожат, и живот сводит — но это нас не останавливает. На то мы и воины.