Франц Вертфоллен. Заурядные письма священника своей мёртвой жене

Как ты думаешь, другие люди тоже живут так пессимистично? Когда ты сначала веришь и

предчувствуешь самое худшее?

Не то, чтоб живешь в ожидании катастрофы, но… или вера моя не сильна?

Говорил же Иисус про деревья и рыб, что они уповают на Господа и все у них хорошо.

Выходит, я недостаточно уповаю, что не могу поверить в реальность без подтверждений — и у фюрера все хорошо, и у людей.

По каким причинам должно что-либо быть плохо?

По тем, что это — Земля, и все — люди.

Разве нужны помимо этой ещё какие-либо причины?

Другие цитаты по теме

И здесь не в словах, Кэтти, дело, но в ощущении, видении том внутреннем, когда всякая неуравновешенность, грусть, тоска, злость, зависть – выбор. И выбор уродливый, потому что неосознаваемый и неосознанный, выбор из слабости, неспособности внутренней на счастье.

Он: Патер, не надо возражать, прежде чем вдумаетесь.

Я: Я не возражал.

ОН: И врете. Вы думаете, если вы не произнесете, так я не услышу? Зря, я не глухой несчастный

осел. А вы вдумывайтесь сначала в мои слова, вдумывайтесь, чтоб не только себя одного слышать, католическая вы моя обезьянка.

В рутине гораздо больше от подвига, чем в убийстве слона боевого, сотен слонов боевых.

— Да что вы за священники?

— Старомодные.

Для страданий, особенно человеческих псевдо-подергиваний, большого ума не надо.

Настоящее наслаждение чем угодно требует воображения, стойкости, времени и зрячести — умения ценить красоту.

А если у человека дом – хлам, одежда – хлам и мысли – хлам, то это не потому, что у него не хватает средств, он живет под диктатурой в самой коррумпированной стране и вообще Сталин, а потому что у него просто не хватает фантазии для того, чтобы жить по-другому.

Любовь ужасна. Она ужасная, болезненная, пугающая, заставляет сомневаться в себе, осуждать себя, отдаляться от других людей в твоей жизни, делает тебя эгоистом, жутким типом, заставляет зацикливаться на волосах, жестоким тебя делает, заставляет говорить и делать немыслимое. Этого хочет каждый из нас и это личный ад. И не удивительно, что мы не хотим нырять во все это в одиночку.

Соблазны – величайшая вещь, и соблазнам надо уступать, потому что каждый соблазн – учит. Прежде чем разучиться вовлечению, надо быть вовлеченным, а никто из людей не способен. Пусть будет «Я». И пусть оно живет так ярко, как ему позволит его глубина. Наполненно. И дай бог, чтоб бесстрашно.

— Очень хорошо Вы сейчас сказали, батюшка, складно. Прошу простить меня, но, поди, Вы сами не верите в простоту своих слов. Батюшка, батюшка… Да разве человек сам решает, кто он? Разве нет у него отца, деда? Разве ему в детстве не сказали, кто он?

— Ну, и кто ты?

— Русский человек еврейского происхождения иудейской веры... Вот она, моя троица! Я ни от чего не отрекусь! Ни от земли своей родной, ни от веры предков! Зачем? Вы сказали: у нас Бог один! Это верно, батюшка! Бог один, но дороги к нему разные... разные.