— Если испачкаешь машину, отец меня прикончит.
— Малыш, ты устроил дома погром, спёр его машину, да ещё и сбежал со школьной шлюхой. Ты уже ходячий труп!
— Если испачкаешь машину, отец меня прикончит.
— Малыш, ты устроил дома погром, спёр его машину, да ещё и сбежал со школьной шлюхой. Ты уже ходячий труп!
— Что ты делаешь?
— Ничего?
— Ты пытаешься приставать ко мне, а мне это не нравится!
Если есть деньги, могу предложить тарелку бобов. Да ты не просто есть хочешь, ты голодал видно. Обычно так бывает, когда второпях пересекаешь пустыню. А если торопишься, значит, совесть у тебя не чиста, да?
…при мысли о том, что у нас в стране примерно сто двадцать пять миллионов мужчин, а ей судьба отслюнила от своих щедрот всего лишь Аркадия Борисыча, Нине иногда становилось не по себе.
— Судьбе угодно, чтобы мы бились за саксов.
— Да, это все судьба устроила, Утред здесь не причем.
— Я битв не ищу, они сами ко мне приходят.
— Я никогда не верил в судьбу, агент Купер. Я всегда чувствовал, что ты сам творишь свою судьбу. Что посеешь, то и пожнешь.
— Альманах фермера?
Я понял, что должен выражаться еще откровеннее.
— Я никогда не смогу на тебе жениться, Оликея. Ты не сможешь стать моей… — Я попытался вспомнить спекское слово и понял, что мне оно неизвестно. Тогда я воспользовался гернийским: — Женой. Ты никогда не станешь моей женой.
Она облокотилась мне на грудь и сверху вниз заглянула мне в лицо.
— Что это такое? Жена?
Я печально улыбнулся.
— Жена — это женщина, которая будет жить со мной до конца моей жизни. Женщина, которая разделит со мной дом и судьбу. Женщина, которая родит моих детей.
— О, я рожу моих детей, — спокойно заверила меня Оликея и снова улеглась рядом со мной. — Надеюсь, девочку. Но мне не нравится твой дом в пустых землях. Ты можешь оставить его себе. Что до судьбы, то у меня есть своя судьба, так что твоя мне не нужна. Ее ты тоже можешь оставить себе.