— Я вас любила, — с волнением сказала она.
— Нет, не любили. Я оказался вызовом вашей старости, только и всего. Одним своим видом я вам напоминаю о том, что вам в ваши годы уже недоступно.
... смотреть в его глаза, когда перед тобой не он! Жестокая штука, тяжкое наказание.
Сейчас он не помнил, что отказался от неё когда то, что другой провел её до конца по пути, которому он положил начало, который сам избрал для неё и для себя, ведь она — его гибель, его роза, его творение. Сон, от которого ему уже не пробудиться, пока он — человек из плоти и крови.
И если даже она никогда больше, до самой смерти, его не увидит, её последняя мысль на краю могилы будет о нем, о Ральфе. Как это страшно, что один единственный человек так много значит, так много в себе воплощает.
Любовь к Мэгги и естественное для священника побуждение всегда и всякого духовно поддержать боролись в нем с неодолимым страхом — вдруг станешь кому то нужен как воздух и кто то станет как воздух нужен тебе.
– Не в том смысле, как ты думаешь. Я знал, что ты меня любишь, и я ждал. Я всегда верил, что терпеливый в конце концов непременно побеждает.
Едва ли хоть один человек способен рассудить, что тяжелей — неосознанное томление, неразлучное с беспокойством и взвинченностью, или ясное и определенное желание, упрямо стремящееся к утолению.
Она подошла, перешагнула через низенькую белую ограду, так близко подошла, что он уже ничего не видит — одни глаза её, серые, полные света глаза, всё такие же прекрасные, и все та же у них власть над его сердцем.
Забота, жертвенность в своем роде куда более веское доказательство любви, чем миллион поцелуев, они-то даются легко.
Cлайд с цитатой