В гостиную вплыла Джози и озарила ее беспечностью и очарованием — искусство, которым она овладела, как только научилась ходить.
Мне удается выдавить улыбку — удивительное дело, я думала, у меня их уже не осталось.
В гостиную вплыла Джози и озарила ее беспечностью и очарованием — искусство, которым она овладела, как только научилась ходить.
Мне удается выдавить улыбку — удивительное дело, я думала, у меня их уже не осталось.
Удивительно: разок бросишь взгляд на часы, выглянешь в окно, сбегаешь к почтовой доске — посмотреть, не пришпилено ли там письмо с твоим именем, а уж чуть не полжизни прошло.
И бесплатные цветы приносил тебе на парту.
Руки заживут, ты разденешься мне к марту!
Мы полюбим быть не похожими на умных,
Но похожими на юных и безумно озорных!
Помочь я не могла и от этого злилась. А когда я злилась, то скручивала свою злость покрепче и прятала подальше.
Ты же молодая. Не должна ли ты делать, ну, ты знаешь... молодые вещи с.. с.. с молодыми людьми?
Я так люблю,
чтоб все перемежалось!
И столько всякого во мне перемешалось
от запада
и до востока,
от зависти
и до восторга!
Я знаю — вы мне скажете:
«Где цельность?»
О, в этом всем огромная есть ценность!
Я вам необходим.
Я доверху завален,
как сеном молодым
машина грузовая.
За восемь лет, проведённых в детском доме, во всём успела разобраться. Жизнь тут напоминала слоёный торт, который нам давали только на Рождество. Мы, дети, были фруктовой начинкой в самом низу — переспевшие бананы и персики с коричневыми бочками. Вроде и не нужны никому — и выбросить жалко.
Когда в руках кисть, ему достаточно подумать о Нине — и его полотна наполняются будущим.
Как иногда остро чувствуешь одиночество и пустоту, так же чувствуешь — как будто теплыми волнами на морозе, что рядом с тобой те, кому ты нужна. Кто без тебя пропадет. Или без кого пропадешь ты. Я не пропаду! — говорю я себе и оборачиваюсь, чтобы посмотреть в те глаза, в которых вижу тепло и свет.