Жан Расин

Другие цитаты по теме

Страдания поймет лишь тот, кто сам страдал.

Податливей в огне становится металл.

О пасынки судьбы, сраженные печалью,

Придите, вас пойму, я горе испытал.

Ему вдруг представилось, что где-то на окраине вселенной есть место, где не растет трава, не пролетает птица, не рыщет зверь. Там вечно томятся вмерзшие в лед нерождённые дети, ненаписанные книги, несозданные картины, непостроенные дворцы – жизнь, которой не довелось свершиться. Но даже там, во льду, они живы, они способны чувствовать и вечно страдают, и их тоска излучается во вселенную и ядовитыми стрелами поражает сердца людей. Люди, отравленные тоской несостоявшейся жизни, становятся несчастными и озлобленными… Они всегда всем недовольны, и им всегда кажется, что кто-то лишает их права на счастье, отбирает его у них.

Они душу ломают... Это больнее — когда душу грязными руками...

Он ударил кресалом, протянул Гили дымящийся трут. Лицо оставалось спокойным. Он что, совсем без сердца?

Гили поджег костерок и раздул пламя. В свете дня оно было почти невидимым — только веточки и кусочки коры корчились и чернели. Гили и Эминдил бросили в огонь по веточке полыни и можжевельника. Дым побелел, закурился вихрями. Они молча сидели, пока костерок не прогорел.

Он не бессердечный, понял Гили. Просто на его памяти это уже не первая деревня-могила и не вторая.

Горе надобно пережить. К тому же горе заразно, а люди этого боятся и поэтому готовы пойти на все, чтобы не дать горевать тому, у кого есть для этого основания. Они лгут. Они читают мораль. Они пронзительно кричат и хохочут, чтобы заглушить скорбь.

Sí me haces falta

Tú me haces falta

Sí te recuerdo, te extraño,

te siento en el alma

Sí me haces falta

Tú me haces falta

Sí me arrepiento, me odio, estoy desesperada.

(Spanish)

Нужно страдать, чтобы создать настоящее искусство.

Чернобыль… У нас другого мира уже не будет… Сначала, когда вырвали почву из-под ног, выплёскивали эту боль откровенно, а сейчас пришло осознание, что другого мира нет и податься некуда. Чувство трагической оседлости на этой чернобыльской земле, совсем иное мироощущение. С войны возвращается «потерянное» поколение… Вспомним Ремарка? А с Чернобылем живёт «растерянное» поколение… Мы растерялись… Неизменным осталось только человеческое страдание… Наш единственный капитал. Неразменный!

Неужели только горе может сплотить людей, слезы склеить нас друг с другом, а смерти наглядно показать ценность настоящего дня? Мне не хочется в это верить.

Но боль это совсем другое — ею не поделишься. Страдания индивидуальны: твое — это твое, чужое — это чужое. В горе по сути одиноко.