... Она быстро пришла в себя и покорно опустила голову.
— Прошу простить меня, мой господин.
Его ладонь горела от пощечины, но это было ничто по сравнению с тем, как горела его совесть.
— Я рабыня.
— Можешь мне об этом не напоминать. Я знаю кто ты и что ты.
Она закрыла глаза. Нет, он не знает. На самом деле он совершенно ничего о ней не знает. Ничего самого важного.
— Но она же спасла тебе жизнь! Или ты забыла, как Кай едва не убил тебя? И после этого ты отправляешь ее на смерть?
— Она рабыня, Марк. И когда она меня защищала, она лишь делала то, что должна была делать. Мне что, благодарить ее за это? Да ее жизнь и гроша ломанного не стоит.
Марк почувствовал, как в нем нарастает такое отчаяние, что он едва мог дышать.
— Ее жизнь — для меня все! Я люблю ее! — закричал он.
— Можно мне идти, мой господин? — тихо сказала она, уже как служанка.
— Да, — спокойно ответил он, провожая ее глазами. Когда она уже открыла дверь, он окликнул ее.
— Хадасса, — сказал Марк, чувствуя, как любовь разрывает его изнутри. Единственный способ овладеть ею, на его взгляд, состоял в том, чтобы пошатнуть в ней эту упрямую веру. Но не пошатнет ли он при этом и ее саму? — А что этот твой Бог вообще сделал для тебя?
Девушка довольно долго стояла в дверях к нему спиной и молчала.
— Все, — наконец тихо ответила она и ушла, так же тихо закрыв за собой дверь.
— Бог говорил с Илией тихим шепотом, Марк. Это был спокойный и тихий голос. Это было веяние тихого ветра...
Марк вдруг почувствовал какой-то странный трепет внутри. Как бы пытаясь от него избавиться, он криво усмехнулся.
— Ветра?
— Да, — тихо сказала она.
— ... Все боги действуют по своей прихоти. Чем же твой отличается от остальных?
— Бог не похож на тех идолов, которых люди сами себе создают и которых наделяют своими качествами. Бог не думает и не действует так, как люди.
Как может быть свободным развращенный ум, если они стали рабами их собственных страстей?
— Она слишком упрямая.
— А вы с отцом были бы счастливее, если бы ваша дочь была безвольной? Не думаю. До сегодняшнего дня у Юлии не было никакой свободы. Как же она может ею распоряжаться, если ее никогда у нее не было?
— Чрезмерная свобода может затмить совесть.
Хадасса прикоснулась к нему, отвлекая его от мучительных размышлений.
— Не надо ненавидеть Юлию за то, что она натворила, Атрет. Она заблудилась на своих путях.
... Марк неправильно истолковал ее порыв.
— Если мы предадимся любви прямо сейчас, я никогда об этом не пожалею, — сказал он, сжимая Хадассу в обьятиях, — но об этом пожалеешь ты. Чистота до брака. Разве не об этом гласит один из законов твоего Бога? Религия никогда меня не интересовала. Не интересует и сейчас. Но она важна для тебя, и ради этого я готов ждать. Для меня важно то, что я люблю тебя. И я не хочу, чтобы в наших отношениях было что-то такое, о чем бы мы пожалели.
Cлайд с цитатой