Нам этой тишины — на все века, и я молчал, и ты со мной молчала, но простиралась божия рука как будто бы сквозь нас — багряно-алым.
Здесь все твое, все о тебе, все дышит собранием из памяти и слов.
Аль Квотион. Слово, которого нет
Другие цитаты по теме
Cлайд с цитатойТы видишь? Тоска нелечимая стоит у меня за спиной. Уедем в деревню, любимая, уедем дышать тишиной.
Я раскинул руки, чтобы обнять этот прекрасный, совершенный, трагичный, болезненный, божественный, живой, настоящий мир — и взлетел. А сероглазая женщина, моя повзрослевшая школьная растрепанная синица, стояла рядом и молча смотрела. Нет, я не любил ее. Я не любил никого. Не хватало времени, сил, воздуха — вместить сущее, немилосердно разрывающее душу. Как мал человек, но как огромен замысел. Лены, Светы, Даши, Маши, руки, плечи, губы, прикосновения, поцелуи, нежность, секс — все это становилось вторичным на фоне великого механизма созидания в тесных для него застенках человеческой плоти. Стихи проходили насквозь, музыка замыкалась в бесконечность, бездна человеческих глаз ждала в зале, а сцена стонала от падающего на нее неба. И над этим беспокойным морем декораций парил я, парили мы — я и огромный великий мир.
Невмоготу так тонко чуять жизнь, что даже океан в своем наречии вдруг говорит: иные рубежи не больше неба, легшего на плечи.
Ты видишь? Тоска нелечимая стоит у меня за спиной. Уедем в деревню, любимая, уедем дышать тишиной.
Утонченность, прозрачность, свет и тепло. Тонкое восприятие мира, хрупкие настройки души. Пастельные оттенки звучания — от нежно охровых до бело-кобальтовых, цвета пульсирующей жилки на виске.
Страшно разбить, страшно ранить. Есть ощущение, что сильные эмоции могут покачнуть хрупкость и красоту этого нежного мира. Хочется услышать, как преломляется большой и громкий мир в этом звучании, какая будет мелодия. Мне слышится, что это — стеклянное, нежное, переливчатое, с небольшими металлическими нотками звучание.
Я пытаюсь услышать историю, но не слышу. Пытаюсь заглянуть за улыбку. Там, внутри, есть заветная дверца. Там свет, теплый и светло-золотистый, и в нем хорошо видны небольшие и красивые предметы и явления: колышется ковыль (белесая трава, похожая на пушок младенца), теплится закат, небольшие травки, покоряющие своей красотой, клонятся на невидимом ветерке, тихие птицы сидят на ветвях и изредка поют свою ласковую летнюю песню.
Все это словно ждет чего-то, или кого-то. Ждет момента, чтобы ожить, расправится. Чтобы сказать или спеть какую-то другую мелодию.
Но пока что это безмолвие (которое вовсе не молчание, но скорее песня без слов) — оно разлито в этом мире, и нотка ожидания (чего или кого — не знаю) звучит аккордом, с нарастанием, в ожидании вступления мелодии...
Невмоготу так тонко чуять жизнь, что даже океан в своем наречии вдруг говорит: иные рубежи не больше неба, легшего на плечи.
У нее футболка сбилась набок, и, как боровик после дождя, выглянуло на свет одно плечо. Казалось бы, плечо — какой пустяк, какая мелочь, мало ли чужих плеч в нашей жизни. Но я всматриваюсь в него, потому что сейчас это эпицентр моей жизни. Всматриваюсь до посинения, потому что не знаю, что можно сказать. И открываю для себя новую науку. Географию плеча. Это ведь целый огромный мир, старинная пиратская карта, где родинками помечены клады поцелуев, где у каждой царапинки, каждой шероховатости своя история рождения, взросления, становления. А яростно-алый цвет крови под тонкой кожей не дает проступать глубинно-синему цвету души.