Посмотри на них! Или король правит министрами, или они им. Только власть удержит страну, а пока власть в их руках. Пора показать им, кто ты есть.
Они восхваляют его, как самого Богобоязненного, как чистейшего из всех королей, как одного из самых любящих мужчин, и как умнейшего из правителей, что когда-либо вступали на Французский престол, но только я знаю, что все это лишь пущенная в глаза пыль, и ничего больше.
— Ноша короля очень тяжела, брат, — разом перестав веселиться, сказала я, стоя на пороге палатки на подгибающихся ногах. — И удержать ее, не потеряв собственную душу, очень трудно. Ведь когда ты привыкаешь к этой ноше, то уже не замечаешь ее тяжести. Не видишь, как быстро она въедается в твою плоть и кровь, как ловко подменяет собой все, что было когда-то дорого; как постепенно стирает чувства, убивает жалость, избавляет от прежних слабостей. Да, ты становишься сильнее, жестче, напористей. Ты хорошо защищен подаренной ею броней равнодушия. Ты можешь смотреть на сухие отчеты и совсем не думать о том, что нарисованные там циферки — это чьи-то погасшие жизни. Но при этом власть убивает в тебе Человека. Того, каким ты был и каким уже, наверное, никогда не станешь. Поэтому нет… прости, не верю… и, наверное, уже не поверю никогда.
Способ принятия решений — это, прежде всего, процедуры и методы, которые позволяют принимать правильные решения. И есть ещё одно непременное условие. Человек, принимающий решение, должен точно знать, чего он хочет. Это должен быть человек, наполненный определёнными убеждениями. Он должен быть привержен определённой идее, он должен к чему-то стремиться и по этому критерию выбирать людей, которые рядом с ним. Но кроме того, если этот человек хочет, чтобы его страна была свободной и достойной, то он сам создаёт такие условия, которые не позволяют происходить произволу в принятии решении. Он распределяет власть, он создаёт нормальное дееспособное правительство, он даёт контрольные функции парламенту и тогда он не подвержен тому, что может с ним произойти, если кто-то в последнюю минуту перед сном зашёл и посоветовал. Вот это самое главное, пожалуй, с чего надо было бы начинать, чтобы решения принимались так, как нужно стране. Кроме того, важно, чтобы этот человек чувствовал страну. Понимал, что она хочет. Ведь на самом деле власть в этом смысле — это только способ реализации того, ради чего тебя люди избрали или привели к власти.
Если честно, я боялась короны. Только дураки считают, что корона — это великолепно! Это власть, деньги, слава, возможность воровать всласть… хотя последнее — это уже о демократической системе правления. Там принято тащить все, что косо лежит. Не свое ж, государственное. Вот и прут вагонами. А надо — чтобы свое. Королю у себя воровать попросту глупо. Это же все его — земли, деньги, люди… Что тут своруешь? Ночной горшок из золота на верхушке башни спрячешь? Так умные короли не делают. А глупые в королях здесь не засиживаются. И, читая сказки, я с улыбкой думаю о героях, которые получили корону — и не сбежали от такого подарочка до ближайшей границы.
— Потому что короли, как мальчики, так и пьяные олухи, могут позвать других сильных мужчин с мечами.
— Значит, этим другим воинам и принадлежит власть. Или нет? Откуда они берут свои мечи? И опять-таки почему повинуются чьим-то приказам? — Варис улыбнулся. — Одни говорят, что власть заключается в знании. Другие — что её посылают боги. Третьи — что она даётся по закону.
— Тебе больше нечего сказать? — с изрядной прохладой осведомился Его Величество.
— Вообще-то… есть, — я с долей сожаления посмотрела на свои ноги, где на правой пятке прилип нехилый такой комок грязи, и дернула ногой. — Я думаю, что вам живется весьма нелегко. Тащить на себе такую тяжесть…
Блин. Не отцепляется.
— Толкая ее, как тяжелое бревно…
Вот сволочь! Намертво прилипла!
— Пихая вперед, ругаясь на дураков, которые бесконечно мешаются под ногами…
Нет, ну надо, какая зараза! И где я успела так извозиться?!
— Потея, сдирая в кровь руки…
Уф! Я, наконец, с раздражением отряхнула каблук и придирчиво изучила второй сапог. Но он, слава богу, оказался в порядке.
— …и все для того, чтобы неудобная, неподъемная и неповоротливая махина под названием «государство» хоть немного, но сдвинулась с места. Хоть чуть-чуть, но стала лучше. Медленно, постепенно, мучительно долго. Ведь у вас, если подумать, адская работа. И неблагодарная, к тому же: держать на себе небосвод очень трудно. Особенно, если стоишь на вершине совсем один, устало утираешь пот со лба, проклинаешь все на свете, но все же стоишь, держишь… просто потому, что больше некому отдать эту трудную ношу. И при этом каждый миг понимаешь, что тебе не только никто не поможет, но еще, что особенно грустно, даже не поймет…
— Это в точности, как с кашей в детстве. Ты ведь помнишь? Я не помню, где это было, Сен-Жермен, кажется. Ты бросил в меня кашей за завтраком. Я бросил в ответ и завязалась драка. Ты помочился на меня, я на тебя и вот мы катаемся по полу и мочимся друг на друга.
— Ты это начал.
— Ты бросил в меня кашей. Но виноват остался я, потому что ты написал на брата, а я на короля!
Я говорю, как республиканец. Я хочу, чтобы во Франции было общество, которое выбирает своё правительство из лучших представителей всех классов и отрицает право какого-либо из классов на захват власти — будь это дворянство, духовенство, буржуазия или пролетариат, поскольку власть, сосредоточенная в руках одного класса, пагубна для всеобщего блага.
Есть многое, что дозволено государю. Всего не перечислишь. И среди этого всего — есть право послать на смерть. Верных. Лучших. Родных. Их послать, а самому остаться, не пойти. Но! Запомни это сын. Накрепко! Нет и не может быть у государя никакого права допустить, чтобы погибшие — погибли зазря. Потому что тогда дерьмо он, а не государь. Каждая, ты понял, сынок, каждая смерть должна быть окуплена.
Печать, внушая любовь и благоговейную почтительность по отношению к трону, должна приковывать к нему взоры публики, как к святыне, и старательно отвращать взоры публики от того обстоятельства, что ни один трон не был воздвигнут в результате свободного волеизъявления большинства народа; а раз так, то нет такого трона, который имел бы право на существование, и нет иного символа для него, кроме флага с черепом и скрещенными костями, — герба, заимствованного у представителей родственной профессии, которые отличаются от королей только обличием, то есть по сути дела не более, чем розничная торговля отличается от оптовой.
Cлайд с цитатой