После смерти оставлю стихи,
Превозмогшие жизни барьер,
Отлучённые от руки,
Глубоки, тяжелы и сухи...
Уходящее русло реки
Обнажило гранитный карьер.
Попросить прощенья и простить.
Окрылять очнувшиеся строфы,
Не слагая, жизни стих нести
До своей назначенной Голгофы.
Как бы ни был страден этот путь
К солнечной вершине от подножья -
Богу — Богово, поэту — Божье...
Зижди, не оглядывайся, будь!
Вот что мне нравится в поэзии. Чем больше абстракций, тем лучше. Ты никогда не можешь знать наверняка, что хотел сказать поэт. Конечно, у тебя будут свои мысли на этот счет, но всегда остается вероятность, что ты всё не так понял. Любое слово имеет сотню значений. И какое из них выбрать, решает только автор. Читателю остается лишь гадать, что описывает тот или иной образ или символ. А вдруг эта метафора, в которой содержится скрытый смысл?
Поэт в изгнаньи и в сомненьи
На перепутьи двух дорог.
Ночные гаснут впечатленья.
Восход и бледен и далек.
Всё нет в прошедшем указанья,
Чего желать, куда идти?
И он в сомненьи и изгнаньи
Остановился на пути.
Помимо очевидной поэтической гениальности, Илья (Кормильцев) был, как мне и нравится, умным, ехидным, блестящим собеседником. Правда, с довольно апокалиптическим взглядом на мир. Но люди и должны быть разными. У Ильи первого в Свердловске появилась переносная домашняя студия, которую он давал всем желающим — именно на ней были записаны первые альбомы того, что впоследствии стало классическим свердловским роком. И он был фантастически одарённым человеком. Знал несколько европейских языков, и, если ему было нужно, мог легко изучить любой. Именно ему мы обязаны отличными переводами Толкина, Клайва Льюиса, Ирвина Уэлша и Чака Паланика. Талантливый человек талантлив во всем. Закончив с музыкой, он с таким же увлечением кинулся в издательское дело, основал издательство «Ультра. Культура» и начал издавать книги, к которым другие — более добропорядочные — издательства не прикоснулись бы и раскалённой кочергой. Как он говорил сам: «Человечество мертво, когда не приходится ничего взрывать». А что до его настроений — то Ти Эс Элиот сказал однажды: «Только неверующих шокирует богохульство, богохульство — признак веры». Уж при его-то талантах он мог бы припеваючи жить где-угодно на свете. Но выбрал — жить здесь. Я как-то спросил его — почему он не пишет больше текстов песен. И он печально ответил: «Меня никто об этом не просит». Да, господа музыканты... Мне кажется, вы что-то сильно упустили.
Только для употребленья во благо
Через извилин тугой змеевик
Перегоняю словесную брагу,
Крепкую — прямо сейчас в чистовик.
Стиховаренье идёт, как по нотам,
Если с утра, дав отставку делам,
Целые сутки в обнимку с блокнотом
Ползаю. насочинявшийся в хлам.
Ежели сказал, не солгав его,
в слове будет и смысл, и цвет, и вес,
и конечно же вкус, а главное -
верная о главном весть.
«Пошли мне долгу жизнь и многие года!»
Зевеса вот о чем и всюду и всегда
Привыкли мы молить — но сколькими бедами
Исполнен долгий век!
— Сударыня, кабак — сущность души русского человека. Наше государство. Наша идеология. Любовь, если хотите. Всё сливается в едином угаре, звоне стекла и упоительном запахе солёных огурцов из деревянной кадушки, щекочущим тебе ноздри.
— (Серьёзно кивнув.) Да вы поэт.
— Ах, барышня. Как начертано на стене одной из общественных уборных близ селения Митино, «познать любовь и страсть поклонниц нам здесь, увы, не суждено... Среди говна мы все поэты, среди поэтов мы говно».
Поэзия и литература вообще определяется не географией, а языком, на котором она создается.
Я испытала коварство
опубликованных строк.
И замолкала надолго,
глупую дерзость кляня...
Видно, не вышло бы толку
в ведомстве муз из меня...
Cлайд с цитатой