И за десять тысяч веков и доныне
одинаковы печали.
И за десять тысяч веков и доныне
одинаковы печали.
Смерть приходит не со старостью, а с опустошением, тогда, когда умирает радость, рождается печаль, когда умирает счастье и рождается тоска – тогда ты становишься палачом собственной жизни.
Человек приходит в этот мир на очень короткое время, и большая часть этого времени проходит в печали. И только клоун, где бы он ни находился, всегда радуется жизни. Знаешь, почему? Потому что все, что делает клоун, он делает не для себя, а для других!
Когда я сердцем и душой изведал от людей печаль,
Была ли сердцу от души, душе ль от сердца злей печаль?
Вся скорбь — от этих двух причин, от них всегда тоска и грусть:
Когда печаль со всех сторон, попробуй-ка рассей печаль!
Кто в этом мире огорчен — из-за людей его беда:
Кого в темнице мрак гнетет, тому от палачей печаль.
Послушай, друг, я клятву дал с людьми вовеки не дружить:
Да не проникнет в их сердца от горести моей печаль!
Мне и в глухих песках пустынь не нужен в бедствиях собрат:
Ведь даже призракам степным чужда моих скорбей печаль.
Одно коварство видел я в ответ на преданность мою,
Из-за неверности людской в душе еще сильней печаль.
Всегда и повсюду исполнено печали сердце человека. В пустыне угрожают ему лев и скорпион, в пещерах — дракон, между цветами — ядовитая змея. При свете солнца жадный сосед замышляет, как бы отнять у него землю, ночью коварный вор нащупывает дверь в его кладовую. В детстве он беспомощен, в старости бессилен, в цвете лет окружен опасностями, как кит водною бездной.
Человек так несчастно устроен, что, если ему нечем отвлечься от мыслей о себе, он немедленно погружается в глубокую печаль.
Сейчас, после смерти Хита, я вдруг поняла, что печаль — это как горная река. Она постоянно изменяется, каждое мгновение являясь тебе в каком-то новом виде.
Иногда я удивляюсь тому, как люди сумели изобрести понятие «веселье»; вполне возможно, что они его вычислили лишь теоретически — в противовес печали.
— Некоторые люди слишком рано начинают печалиться, — сказал он. — Кажется, и причины никакой нет, да они, видно, от роду такие. Уж очень все к сердцу принимают, и устают быстро, и слезы у них близко, и всякую беду помнят долго, вот и начинают печалиться с самых малых лет. Я-то знаю, я и сам такой.