Евангелион 1.11: Ты (не) один (Evangelion: 1.0 You Are [Not] Alone)

Другие цитаты по теме

Ой, какое счастье, что моя «реношка» всё ещё едет после такого, а то мне за неё ещё год по кредиту платить, представляешь? Вот бы я порадовалась...

Он так одинок... Может, он боится женщин?.. Нет. Он просто боится привязаться к кому-то.

Когда душа твоя

устанет быть душой,

Став безразличной

к горести чужой,

И майский лес

с его теплом и сыростью

Уже не поразит

своей неповторимостью.

Когда к тому ж

тебя покинет юмор,

А стыд и гордость

стерпят чью-то ложь, —

То это означает,

что ты умер…

Хотя ты будешь думать,

что живешь.

Юность была из чёрно-белых полос,

Я, вот только белых не вспомнил.

Нас в набитых трамваях болтает,

Нас мотает одна маета,

Нас метро, то и дело, глотает,

Выпуская из дымного рта.

В шумных улицах, в белом порханьи

Люди ходим мы рядом с людьми,

Перемешаны наши дыханья,

Перепутаны наши следы, перепутаны наши следы.

Из карманов мы курево тянем,

Популярные песни мычим,

Задевая друг друга локтями,

Извиняемся или молчим.

По Садовым, Лебяжьим и Трубным

Каждый вроде отдельным путём,

Мы не узнанные друг другом,

Задевая друг друга идём.

— Одно я знаю точно — все кошмары

приводят к морю.

— К морю?

— К огромной раковине в горьких отголосках,

где эхо выкликает имена -

и все поочерёдно исчезают.

И ты идёшь один... из тени в сон,

от сна — к рыданью,

из рыданья — в эхо...

И остаётся эхо.

— Лишь оно?

— Мне показалось: мир — одно лишь эхо,

а человек — какой-то всхлип...

С утра работа. Вечером диван и выключенный черный телевизор.

В них не было ничего. Никакого выражения вообще. И в них не было даже жизни. Как будто подёрнутые какой-то мутной плёнкой, не мигая и не отрываясь, они смотрели на Владимира Сергеевича. . Никогда в жизни ему не было так страшно, как сейчас, когда он посмотрел в глаза ожившего трупа. А в том, что он смотрит в глаза трупа, Дегтярёв не усомнился ни на мгновение. В них было нечто, на что не должен смотреть человек, что ему не положено видеть.

На столе белел чистый лист бумаги, и, выделяясь на этой белизне, лежал изумительно очиненный карандаш, длинный как жизнь любого человека, кроме Цинцинната, и с эбеновым блеском на каждой из шести граней. Просвещенный потомок указательного перста.