Может быть и снег, и дождик,
А может быть и солнца лучик.
Может быть и стая чёрных тучек надо мной,
Но грустить не стану даже.
Я понимаю, если даже
Жизнь проходит стороною,
Ты оставайся лишь сам собою.
Может быть и снег, и дождик,
А может быть и солнца лучик.
Может быть и стая чёрных тучек надо мной,
Но грустить не стану даже.
Я понимаю, если даже
Жизнь проходит стороною,
Ты оставайся лишь сам собою.
Отшумели летние дожди,
Но сказала осень: «Зиму жди».
Но не стала осень зиму ждать,
Остаюсь я с вами зимовать.
Прикосновенье к твоей коже рушит все, что я построил,
Будто цунами, разрыв, несдержанное слово.
Но то, что между нами – это как взрыв сверхновой.
Честность дарует освобождение, откровенность снимает кандалы, которые долгие годы оставляли кровавые следы на хрупких запястьях.
Если я полюблю, то на всю жизнь, я отдамся чувству вся, душой и телом, потеряю голову и забуду прошлое. Я отказываюсь довольствоваться шелухой чувств и наслаждений, не связанных с этим состоянием.
Я русский, я рыжий, я русый.
От моря до моря ходил.
Низал я янтарные бусы,
Я звенья ковал для кадил.
Я рыжий, я русый, я русский.
Я знаю и мудрость и бред.
Иду я — тропинкою узкой,
Приду — как широкий рассвет.
Это было как наваждение, как благо, данное нам свыше и мы не в силах что-либо изменить...
Любовь мою,
как апостол во время оно,
по тысяче тысяч разнесу дорог.
Тебе в веках уготована корона,
а в короне слова мои —
радугой судорог.
Август пролетел как сон. Накануне первого сентября они легли спать в полночь. Бездельничавший целый месяц будильник Антуана был заведён на восемь часов. Антуан неподвижно лежал на спине, рука с зажжённой сигаретой свесилась с кровати. Начался дождь. Тяжёлые капли лениво спускались с небес и плюхались на асфальт. Антуану почему-то казалось, что дождь тёплый, а может, и солёный, как слёзы Люсиль, тихо скатывавшиеся из её глаз ему на щеку. Было бессмысленно спрашивать о причине этих слёз — что у облаков, что у Люсиль. Кончилось лето. Он знал, прошло самое прекрасное лето в их жизни.