Константин Симонов. Так называемая личная жизнь

Другие цитаты по теме

Одиночество вещь неплохая, но его нельзя принимать лошадиными дозами.

Это, конечно, чепуха, что в жизни непоправимо только одно — смерть. В жизни непоправимо многое, верней, всё, что переделал бы по-другому, да уже поздно. И всё же очевидней всего непоправимость смерти. Когда чья-то жизнь была частью твоей жизни — если это действительно так, без преувеличений, — то и смерть такого человека тоже часть твоей смерти. Ты ещё жив, но что-то в тебе самом уже умерло и не воскреснет. Можно только делать вид, что ты по-прежнему цел. Потому что оторванный кусок души — это не рука и не нога, и что он оторван — никому не видно.

Они лежали вдвоем в чужом доме, в чужой постели со старинной, высокой, почти до середины стены, спинкой из выгнутого красного дерева. Лежали усталые и растерянные простотой и естественностью всего, что с ними происходило. Ника, с её всякий раз заново продолжавшей удивлять его чуткостью, помогла ему расстаться с ощущением неловкости — и действительной, и придуманной, от неуверенности в себе. Он был счастлив по её вине и чувствовал себя в том неоплатном долгу перед нею, который, наверное, и есть любовь к женщине.

Справедливость начинается с готовности отдать должное тем, кого не любим.

— Ты догадываешься, зачем я приехала? — спросила она, подняв на него глаза. Она была все так же красива, и этого по-прежнему нельзя было не заметить.

— Нет, не догадываюсь, — сказал он.

Это была правда. Всю свою жизнь с нею он почти никогда не мог догадаться, что ей придет в голову в следующую минуту.

— Я пришла просить, чтобы ты снял с меня грех и отпустил меня, — не дождавшись ответа, сказала она. — Я должна выйти замуж за Евгения Алексеевича.

Сказала «пришла», а не «приехала», — наверное, заранее обдумала. Грешницы не приезжают, а приходят. Он еще раз посмотрел на неё, на её изящно и грустно изогнувшееся на стуле знакомое тело, и удержался от грубости, не сказал: «Ну что ж, раз должна — так и выходи!» Промолчал. В конце концов, при чем тут она? Во всем виновата не она, а вот это её тело, которое он целых пятнадцать лет любил рассудку вопреки. «И не мог оторваться от него, не мог отлипнуть», — с презрением к собственной слабости подумал он о себе. Она смотрела на него, а он молчал. Ей казалось, что он злится или, как она мысленно привыкла выражаться, «закусывает удила», он, наоборот, смягчился, удивленный мыслью о собственной вине. Раньше раздраженно привык считать её виноватой в том, что в нужном ему теле жила ненужная ему душа, равнодушная к тому, чем он жил и что делал, занятая только собой, да и собой-то — по-глупому.

Когда я стану другим, оглянусь на мгновенье,

Только, чтобы понять, кем я был и кем стал.

По дороге домой, я все время в дороге

И дорога мой дом, земля транзитный вокзал.

Небо будем трогать руками,

Сердце мое полно тобой, великолепная!

Я тебе скажу между нами,

Время летит, ну и пусть, я люблю тебя, жизнь!

Солнце вышло в зенит, тени спрятались в щели,

Тайна стала другой, открылся новый портал.

А я живу на земле и реальность мгновений

Меня уносит к Тебе, рек жизни тысячный вал.

Белая ночь, солнечный день,

Счастливые люди живут на земле.

Они видят закат, они видят рассвет,

Они могут смеяться и плакать во сне.

Они могут дышать, слышать пение птиц,

Восхищаясь, теряться в хороводе зарниц,

Падать и подниматься, вдохновляя людей.

Великие люди живут на земле.

... счастье заключено вовсе не в исполнении желаний, как считают одни, и не в их смирении, как считают другие, а в самом их наличии.

Есть предпосылка, которая лежит в основе многих наших идей и убеждений. Она состоит в том, что счастье может алгоритмизировать, обрести трудом, заработать, словно поступить на юридический факультет или собрать сложную конструкцию из Lego. Если я достигну X, я буду счастлив. Если я буду выглядеть как Y, я буду счастлив. Если я буду с Z, я буду счастлив.

Но эта предпосылка и есть главная проблема. Ибо счастье — не математическое уравнение, которое можно решить.

Полное счастье, даже в воспоминаниях, дается нам редко...