Лил дождь, и мир растёкся на отражения в лужах.
— Сейчас мы тебя проучим, — осклабился Боб Фартинг.
— А я люблю учиться, — сказал Никт.
Лил дождь, и мир растёкся на отражения в лужах.
— Сейчас мы тебя проучим, — осклабился Боб Фартинг.
— А я люблю учиться, — сказал Никт.
Никт был рад, что додумался прийти к Поэту. Кто тебя образумит, если не поэт. Да, кстати…
— Мистер Трот… Расскажите мне о мести.
— О, это блюдо подается холодным. Не мсти в пылу негодования! Мудрее дождаться подходящего часа. Один бумагомаратель по фамилии О'Лири — к слову, ирландец. — возымел наглость написать о моем первом скромном сборнике стихов «Прелестный букетик в петлицу истинного джентльмена», что это никчемные вирши, лишенные всякой художественной ценности, и что бумагу, на которой они написаны, лучше было употребить на… нет, не могу произнести такого вслух! Скажу лишь, что заявление его было чрезвычайно вульгарным.
— И вы ему отомстили? — с любопытством спросил Никт.
— Ему и всему его ядовитому племени. О да, юный Оуэнс, я отомстил, и месть моя была ужасна. Я напечатал письмо и наклеил на двери лондонских публичных домов, в которые нередко наведывались щелкоперы вроде этого О'Лири. В письме я заявил, что поэтический талант хрупок и я больше не стану писать для них, — только для себя и для потомков, а при жизни не опубликую ни строчки! В завещании я указал, чтобы мои стихи похоронили вместе со мной, неопубликованными. Лишь когда потомки осознают мою гениальность и поймут, что сотни моих стихов утрачены — утрачены! — мой гроб дозволяется откопать, чтобы вынуть из моей мертвой холодной длани творения, которые восхитят весь мир. Как это страшно — опередить свое время!
— И как, вас откопали, стихи напечатали?
— Пока нет. У меня еще все впереди.
— Это и была ваша месть?
— Вот именно. Коварная и ужасная!
— Хм…
— Подается холодной. — гордо заявил Поэт.
Страх — заразная штука. Он передаётся другим. Иногда достаточно сказать «боюсь», чтобы страх стал ощутимым.
Она заговорила голосом, что прозвенел, как сотня крошечных серебряных колокольчиков.
Вы заметны всем и каждому. Более того, проглядеть вас весьма проблематично. Да если б вы явились сюда в компании фиолетового льва, зеленого слона и малинового единорога, на котором восседал бы король Англии в церемониальном одеянии, я нисколько не сомневаюсь, что люди замечали бы вас и только вас, а от всего остального отмахнулись бы как от мелочей, не заслуживающих внимания!
Даже в лучшее время по лицу опекуна нельзя было ничего прочесть. Сейчас же оно превратилось в книгу, написанную на давно забытом языке немыслимым алфавитом.
Музыка была везде: в воздухе, в хлопающих на ветру флагах и навесах, в далеком рокоте автомобилей, в стуке каблуков по мостовой...