Аль Квотион. Запчасть Импровизации

Человек был влюблен в женщину с именем Жизнь, которая часто оставалась с ним. Он угощал ее чаем и рассказывал ей сказки, а потом они засыпали на не разложенном диване, крепко обнявшись. Он просто тихо жил возле ручья из вечно тающего снега, и так ли важно, что у него было только одно крыло.

6.00

Другие цитаты по теме

Поцелуй меня в глаза. Когда вокруг меняется жизнь, когда шлейф потерь за спиной стирает разводы следов, когда стареют былые друзья и телефонные номера, согревавшие осенними вечерами, становятся просто набором цифр. Поцелуй меня в сердце. Выжги изнутри эту ноющую тоску, реанимируй душу разрядом случайной любви. Скальпелем милосердия вскрой зарождающуюся вселенную соприкосновения. Когда за окном пасмурно и серо, когда кашель мешает уснуть, когда от разобранной постели веет не желанием и страстью, а лишь усталостью. Поцелуй меня наизусть. Поцелуй меня насквозь. Занавесь окна, сядь на пол и наблюдай сквозь закрытые веки, как рождается нежность. Как рождается вечность. Как в полумраке квартиры заново рождаемся мы. Поцелуй меня...

Ты рисуешь карту звездного неба на моей груди. Сейчас нам не нужно иных ласк, нам не нужно слов. Пусть мир тревожно заглядывает сквозь запотевшие от раскалившегося дыханья окна, пусть музыка заслоняет собой реальность, впитывая твой голос, мою нежность, наши души... Ты рисуешь карту звездного неба на моей груди. Маршруты новых звезд разбегаются по коже, отражаются в твоих глазах. И ты читаешь во мне, в звенящем молчании: я. люблю. тебя. сейчас. Сейчас, здесь не существует иного. И закрыв глаза, я всматриваюсь, вчувствываюсь в этот маленький мир, созданный случайным актом одной любви. Яблоки на полу, красный как жизнь виноград, прозрачные шторы на ветру, заблудившееся солнце, игра теней в сигаретном дыме, тающее на столе мороженое, тающий в воздухе смех... Танец ангелов в земной пыли. Как мало порой нам нужно, чтобы навек остаться. Ты рисуешь карту звездного неба на моей груди...

Тяжело на душе. Темно, тяжело и горько. Чтобы как-то отвлечься, открываю книжку, включаю ноутбук, радио, телевизор, что угодно. А там слова. Такие красивые слова о любви. «Они шли босиком по траве, взявшись за руки». И мне так сильно, так яростно хочется вырвать из этих слов душу, мысль, смысл и воткнуть, вшить в собственную жизнь.

Комнатная зима. И кормушка на окне с хлебом для голодных замерзших птиц, и мягкий свет из окна, который никогда не гаснет, и тихое уютное тепло, словно в доме моём не кончается праздник рождества, и звуки смеха, и речитатив стихов, которые я порой читаю вслух для того, кого люблю, и тёплое молоко, похожее на вату неба, и невозможно долгий поцелуй, когда я вдыхаю тебя в порыве страсти, а ты обнажёнными лопатками упираешься в стену, за которой зима. Зима, хранящая много сказок...

Дело в том, что есть ты. И эта простая данность, уютно и тепло спрятавшаяся где-то то ли в левой стороне груди, то ли на изнанке век закрытых глаз, то ли где-то ещё, где отступает тело и царствует душа, эта смешная данность будит во мне самом нелепое межсезонье, заставляя отчетливо видеть вокруг на первый взгляд неприметное, скрытое от глаз скорее привычкой к зиме, чем природным климатом. Январь. А я собираю летящие на рваном ветру алые листья, беременные новой жизнью почки деревьев, я собираю их, как собирают цветы, чтобы подарить любимому человеку, ставшему для художника той неотъемлемой жаждой творчества, которая открывает новый потенциал стареющего искусства.

Позволь мне пригласить тебя на танец, на этот странный урок любви и доверия, учащий различать в бесконечно сером цвете, вобравшем в себя позднее небо, мириады новых оттенков. Позволь мне пригласить тебя на танец и, повинуясь музыке, провести пальцами по твоей щеке, даря опыт тепла и чувственности, уравновешивающий иной, горький опыт тоски и одиночества. Позволь мне пригласить тебя на вальс, доверь моим рукам своё точеное, всё более жадно впитывающее свет и движение тело, и разреши напомнить подзабытое за давностью, скудностью и тяжестью времён ощущение полёта. Позволь мне пригласить тебя на танец, смешать пульсирующую в венах кровь и пульсирующий в воздухе звук, наклониться и губами оставить на твоей шее отпечаток новорожденной тайны. Позволь мне пригласить тебя на танец. А когда он закончится, и стихнет скрипка, и упадёт небо, я сам выну из твоих волос запутавшийся в них обрывок облака.

У нас одна большая кровать и так много причин, чтобы понять, как это просто и сложно — любить.

Из груди поднимается что-то трагичное, но светлое, обреченное, но прекрасное. Я понимаю, что, как и отца, люблю этот мир, люблю до сжавшегося сердца, до сбившегося вздоха восхищения, люблю неописуемо, невыразимо. Люблю и ненавижу. И от этого задыхаюсь. От восторга и боли, от счастья и тоски, от того, что никогда не найду слов, способных вместить в себя обычную жизнь во всей ее огромной и великой простоте.

И жизнь тебя срифмует скоро с людьми, которых ты любил.

Я шел туда, где заканчивается город. Я шел по шумным улицам, где разноцветные машины превращаются в черно-белых людей с грустными глазами, а огни магистралей слепят глаза и сводят с ума красавицу ночь. Я шел по пыльным крышам домов, где бродячие коты чуют шальную весну, а пугливые голуби едят из рук, наблюдая круглыми глазами за смешным неловким человеком, принесшим в карманах хлеб. Я шел по паркам, где симметричность цветов выверена до угловатости, но детский смех слышится намного чаще. Я шел туда, где заканчивается город. Туда, где мы с тобой сядем на берегу моря и будем смотреть в медленно алеющий горизонт, никуда не спеша, рассказывая друг другу пустяки и смеясь общим воспоминаниям. Но там, где кончался один город, начинался другой. И снова гудели машины, куда-то спешили поезда, люди торопились жить, сбивая ногами случайную росу, а кто-то снова хотел нас... Мы прощались коротким рукопожатием, мы разбегались по делам, бесконечно отражаясь в вырастающих на глазах витринах, мы говорили о самом важном, но взлетал самолет и звук наших голосов таял... А потом выпал снег. Словно бы из ниоткуда. Словно бы чудо. Просто однажды утром мы проснулись, вышли из дома, а города больше не было. Была степь, звездное небо под ногами, был свет и была тишина. И тогда я посмотрел наверх, пристально вглядываясь в синеву, и понял, где же заканчивается город.