Артюр Рембо

Серое хрустальное небо. Причудливый рисунок мостов: одни

прямые, другие изогнуты, третьи опускаются или под углом

приближаются к первым, и эти фигуры возобновляются в

озаренных круговоротах канала, но все настолько легки и

длинны, что берега, отягощенные куполами, оседают,

становятся меньше. Одни из этих мостов до сих пор несут на

себе лачуги. Другие служат опорой для мачт, и сигналов, и

парапетов. Пересекаются звуки минорных аккордов, над

берегами протянуты струны. Виднеется красная блуза, быть

может, другие одежды и музыкальные инструменты. Что это?

Народные песни, отрывки из великосветских концертов, остатки

уличных гимнов? Вода — голубая и серая, широкая, словно

пролив.

Белый луч, упав с высокого неба, уничтожает эту комедию.

0.00

Другие цитаты по теме

Действительность была слишком тернистой для моей гордыни.

Il s'était dit: «Je vais souffler la liberté

Bien délicatement, ainsi qu'une bougie!»

La liberté revit! Il se sent éreinté!

На чёрной виселице сгинув,

Висят и пляшут плясуны,

Скелеты пляшут Саладинов

И паладинов сатаны.

О приходи же, приходи,

Пора волнения в груди!

Я столько терпенья

Вложил в ожиданье!

Исчезли сомненья,

Угасли страданья.

Но жаждой бессменной

Отравлены вены.

О приходи же, приходи,

Пора волнения в груди!

Вот отдых неяркий, без тоски и горячки, на кровати, а то на лужайке.

Вот друг — ни пылкий, ни слабый. Друг.

Вот милая — не мучительница и не мученица. Милая.

Среда и соседи, что сами нашлись. Жизнь.

— Так это разгадка?

— Мечте стало зябко.

Глухими тропами, среди густой травы,

Уйду бродить я голубыми вечерами;

Коснется ветер непокрытой головы,

И свежесть чувствовать я буду под ногами.

Мне бесконечная любовь наполнит грудь.

Но буду я молчать и все слова забуду.

Я, как цыган, уйду — всё дальше, дальше в путь!

И словно с женщиной, с Природой счастлив буду.

Европу вижу я лишь лужей захолустной,

Где отражаются под вечер облака

И над которою стоит ребёнок грустный,

Пуская лодочку, что хрупче мотылька.

Si je désire une eau d’Europe, c’est la flache

Noire et froide où vers le crépuscule embaumé

Un enfant accroupi, plein de tristesse, lâche

Un bateau frêle comme un papillon de mai.

А человек, созрев, как слишком ранний колос,

Куда скрывается? Быть может, в океан,

Где всем зародышам свой срок навеки дан,

Чтоб воскрешала всех в своём великом тигле

Природа, чью любовь не все ещё постигли,

В благоуханье роз не распознав себя?

Серьёзность не к лицу, когда семнадцать лет...

Однажды вечером прочь кружки и бокалы,

И шумное кафе, и люстры яркий свет!

Бродить под липами пора для вас настала.

В июне дышится под липами легко,

И хочется закрыть глаза, так всё красиво!

Гул слышен города — ведь он недалеко, -

А в ветре — аромат и зелени, и пива.

Там замечаешь вдруг лоскут над головой,

Лоскут темнеющего неба в обрамленье

Ветвей, увенчанных мигающей звездой,

Что с тихим трепетом замрёт через мгновенье.

Июнь! Семнадцать лет! Цветущих веток сок -

Шампанское, чей хмель пьянит ваш разум праздный,

А на губах у вас, как маленький зверёк,

Трепещет поцелуй, и ваша речь бессвязна.

C’est un large buffet sculpté ; le chêne sombre,

Très vieux, a pris cet air si bon des vieilles gens;

Le buffet est ouvert, et verse dans son ombre

Comme un flot de vin vieux, des parfums engageants;

Tout plein, c’est un fouillis de vieilles vieilleries,

De linges odorants et jaunes, de chiffons

De femmes ou d’enfants, de dentelles flétries,

De fichus de grand’mère où sont peints des griffons;

— C’est là qu’on trouverait les médaillons, les mèches

De cheveux blancs ou blonds, les portraits, les fleurs sèches

Dont le parfum se mêle à des parfums de fruits.

— Ô buffet du vieux temps, tu sais bien des histoires,

Et tu voudrais conter tes contes, et tu bruis

Quand s’ouvrent lentement tes grandes portes noires.