…мир — вообще странное место. И жестокое. А иногда и невезучее.
Is this the world we invaded
Against the law?
So it seems in the end
Is this what we're all living for today
The world that we created.
…мир — вообще странное место. И жестокое. А иногда и невезучее.
Is this the world we invaded
Against the law?
So it seems in the end
Is this what we're all living for today
The world that we created.
А детям всей Земли так хочется мира!
Покоя, счастья и домашних праздников милых,
Улыбок мам, бабулиных сказок, папиных шуток
И будущего, а не новостей до одури жутких.
Фермеры, а не охотники, как я уже говорил, они знали только одно: уходил от них зверь — не человек.
Она не знала, в чем причина ее одиночества. Она могла выразить это только словами: «Это не тот мир, на который я надеялась».
Если им нравились его книги (а некоторые были от них даже без ума), они заочно считали его сверхчеловеком, по меньшей мере, кузеном самого Господа. Вместо же Господа они сталкивались с мужчиной ростом шесть футов один дюйм, носившим очки, явно начинавшим лысеть и имеющим дурную привычку натыкаться на окружающие предметы.
После хороших фильмов мир вообще Бобби никогда не нравился. Некоторое время мир этот казался чьей-то нехорошей шуточкой – полным-полно людей с тусклыми глазами, мелочными планами и всякими изъянами на лицах. Ему иногда казалось, что, имей мир хороший сюжет, он был бы куда более приятным местом.
Человечество напоминает альтернативный исход фильма-катастрофы: супергероев нет. Мир никто не спас.
Не нравилось ему, что его называют зверем, но он не мог утверждать, что чем-то от него отличается: кислород и пища — внутрь, углекислый газ и дерьмо — наружу, чем не зверь?
Какое там все по-прежнему, без него все не так, ей его недостает, у нее внутри дыра, и ветер, еще более холодный, чем прилетает из Йеллоунайфа, теперь продувает ее насквозь, а мир — такой пустой, настолько лишен любви, когда нет никого, кто выкрикивает твое имя и зовет тебя домой.