Общество — улей, а я — одинокий трутень.
Все религии лгут. Все моральные постулаты — заблуждение. Даже звезды — мираж. Истина — это темнота, и единственное, что имеет значение, так это заявить о себе, прежде ступить в нее. Врезать кожу мира и оставить зарубку. Если на то пошло, вся история человечества — рубцовая ткань.
Какое там все по-прежнему, без него все не так, ей его недостает, у нее внутри дыра, и ветер, еще более холодный, чем прилетает из Йеллоунайфа, теперь продувает ее насквозь, а мир — такой пустой, настолько лишен любви, когда нет никого, кто выкрикивает твое имя и зовет тебя домой.
Фермеры, а не охотники, как я уже говорил, они знали только одно: уходил от них зверь — не человек.
Иногда, особенно в последнее время, мне так хочется, чтобы мы вновь стали молодыми, когда все грязные карты, которые могла выбросить нам жизнь, ещё лежали в колоде.
Мы сходим с ума от одиночества, если остаемся одни. А собравшись вместе, сходим с ума от того, что нас много.
Ходжес где-то прочитал, что в Исландии есть такие глубокие колодцы, что всплеска воды от брошенного камня не слышно. Он думает, что некоторые человеческие души такие же.
Для рыбы вселенная — это озеро, в котором она живет. Что думает рыба, когда ее выдернут, подцепив за губу, сквозь серебристую границу привычного существования в другую, новую вселенную, где воздух для нее — убийца, а свет — голубое безумие? Где какие-то двуногие великаны без жабр суют её в душную коробку и, покрыв мокрой травой, оставляют там умирать?
Но кто знает, как долго длится боль от потерь? Если 30, 40 лет спустя после смерти ребёнка, или брата, или сестры вы в полусне вспоминаете умершего близкого человека с прежней болью, ощущаете прежнюю пустоту от его потери, то невольно возникает чувство, что эта пустота никогда не заполнится, даже после вашей смерти.
Cлайд с цитатой