Я скотина другого сорта.
Жизнь — это рок-н-ролл, но я балдею от радио.
Я скотина другого сорта.
— Есть три и только три вещи, способные усмирить боль, какую испытываешь при мысли о смерти, — сказал Паук. — Это вино, женщины и песни.
— Курица в карри тоже неплохо, — заметил Толстый Чарли, но никто его не слушал.
— Ты заявился в мою жизнь. Ты разозлил моего начальника и натравил на меня полицию. Ты целовал мою девушку. Ты испоганил мне жизнь.
— Погоди, — прервал его Паук. — На мой взгляд, с последним ты и сам прекрасно справлялся.
Шестеренки в ее голове сместились, их зубцы сцепились между собой новым, неожиданным образом: храповики захрапели, трещотки затрещали.
Дейзи посмотрела на него с таким выражением, с каким Иисус мог бы посмотреть на человека, который только что сообщил, что у него, кажется, аллергия на хлеб и рыбу, и попросил по-быстрому приготовить ему салат с курицей: в этом взгляде были жалость и почти бесконечное сострадание.
Не будь он твердо уверен в своей вменяемости, уверен до такой степени, которая обычно встречается только у тех, кто беспрекословно считает себя Юлием Цезарем, посланным спасти мир от адских полчищ, то решил, что сходит с ума.
Ничего не происходило. И продолжало не происходить. Эдакий сериал… «Снова Ничего». «Возвращение Ничего». «Сын Ничего». «Ничего выходит на охоту». «Ничего, Эббот и Костелло встречают волка-оборотня»…
— Мне так нравится, как ты пахнешь! — сказала она ему. — Это какой-то одеколон?
— Всего лишь я, — сказал он.
— Тогда тебя нужно разливать во флаконы.