Извините, пожалуйста, вам,
Поможите, люди добрые,
Сами мы не местные,
Голодаем и скитаемся.
Извините, пожалуйста, вам,
Поможите, люди добрые,
Сами мы не местные,
Голодаем и скитаемся.
— Тебя с твоим плохим вкусом вообще никто не спрашивает. Иди и пиши свои бульварные романчики.
— А у вас, значит, хороший вкус, но плохие манеры? Ну так идите и обмазывайтесь своим вкусом, а других не поучайте.
— Как же вы лечитесь?
— Народная медицина. Тоску от сволочной нашей жизни хорошо снимает водка, похмелье от водки облегчает портвейн, сушнячок от портвейна лучше промочить пивом, ну а от пива лечатся, понятно, — водкой.
Он Алексей, но... Николаич
Он Николаич, но не Лев,
Он граф, но, честь и стыд презрев,
На псарне стал Подлай Подлаич.
Унтер-офицерша налгала вам, будто бы я её высек; она врёт, ей-богу, врёт. Она сама себя высекла.
– Адель, ты удивительным образом умеешь достигать своей цели несмотря ни на что, – звонко рассмеялся Яго. – Захотела выбиться в люди – и вот, месяца не прошло, а ты уже в королевском дворце. Да что там статья в «Орионе», ты взяла куда выше – решила попробовать себя в роли божества. Ты просто великолепна!
[расказчик, описывая будущее] Самое популярное кино в стране называлось «Жопа». И это было единственное, что показывалось все 90 минут. Оно выиграло 8 «Оскаров», в том числе за лучший сценарий.
... совесть — не большая помеха, чем солома, которою играет ветер. Такой же пустяк. Впрочем, пожелай я углубиться в тонкости сей поэтической дискуссии, я бы сказал, что солома представляется мне предметом более значительным, чем совесть — она годится хоть скоту на жвачку, от совести же проку никакого: только и умеет, что выпускать стальные когти.
Из обороняющихся управляться с оружием худо-бедно умели только четверо: купец Дюжа, его сын, Илья да Ярош. Остальные скорей сами на копье наденутся, чем ворога насадят. Еще плотники. Эти хоть с топорами управляться привычны. Хотя враг — не бревно. Бревно от железа уворачиваться не станет и ответки не даст.
— Я только предположил, — тут же пожаловался я Клесту.
— Ну тебя с твоими предположениями… — огорчился Клест и умчался прочь, как упитанный поросенок, завидевший мясницкий нож в руках вечно мрачного, но сейчас почему-то радостно улыбающегося хозяина.