Беспокойство и неведение о чем-нибудь, близко его задевающем, всегда его мучило более, нежели самое задевающее.
Разумеется, нет лучшего способа привести человека в бешенство, чем попросить его не волноваться.
Беспокойство и неведение о чем-нибудь, близко его задевающем, всегда его мучило более, нежели самое задевающее.
Разумеется, нет лучшего способа привести человека в бешенство, чем попросить его не волноваться.
— Вы все слишком беспокоитесь за меня.
— Пусть волнуются. Если есть те, кто волнуются о тебе, может стоит просто довериться им?
Всякий имеет свое беспокойство, князь, и… особенно в наш странный и беспокойный век-с...
Знак был дурной. Господин Голядкин чувствовал это и благоразумно приготовился с своей стороны ничего не заметить.
Положение его в это мгновение походило на положение человека, стоящего над страшной стремниной, когда земля под ним обрывается, уж покачнулась, уж двинулась, в последний раз колышется, падает, увлекает его в бездну, а между тем у несчастного нет ни силы, ни твердости духа отскочить назад, отвесть свои глаза от зияющей пропасти; бездна тянет его, и он прыгает, наконец, в нее сам, сам ускоряя минуту своей же погибели.
— Ты не волнуешься?
— Нет.
— А я вот всегда волнуюсь.
— Посмотри в зеркало. Видишь эту крутую стерву? Запомни, волновать тебя должна только она.
Послушайте, все мы должны сойтись на том, что всё прекрасно и нет нужды волноваться ни о чём на свете, мы просто обязаны понять, что на самом-то деле мы ни о чём и не беспокоились.
Тебе не следует волноваться по пустякам. Одно из двух: или ты ничего не можешь изменить, и тогда волноваться бесполезно, или можешь — в этом случае тебе следует браться за дело, а не тратить свою силу на беспокойство и гнев.
Он опустил глаза в землю да так и стоял себе, дав себе, впрочем, мимоходом, честное слово каким-нибудь образом застрелиться в эту же ночь.
Неужели можно так волноваться из-за того только, что дурной человек что-нибудь подумает? Да пусть его думает!