Война! Война! Война!
Что же ты не спишь?
Война! Война! Война!
Что же ты не спишь?
Война! Война! Война!
Что же ты не спишь?
Война! Война! Война!
Что же ты не спишь?
Новость принесли провода,
Что у нас вражда да беда.
Были мы близки, дороги -
Стали далеки, вороги.
Песен мы теперь не поём.
Порознь живем, не вдвоем.
Где шумел камыш, тишина.
Что же ты не спишь?
А он не хотел воевать,
Он просто не умел убивать.
По своим стрелять — погоди!
Может, ты не прав, командир?
В моих глазах весна,
На висках зима...
Я кричу себе нельзя, но
Эмоции без слов,
Поздняя любовь,
Не хочу молчать, теряя.
Знаешь ты, что весна
Поздняя без конца
В дверь стучит, торопя,
И любовь ожила.
Знаю я, нельзя любить без тепла,
Просто поздняя ты любовь моя.
Это родители вливали ей в уши яд. Это подруги загружали ее ложью. Как она могла, как посмела слушать их и верить им? Все разрушила, все сломала собственной глупостью.
Я охотно повторяла парадоксы, вроде фразы Оскара Уайльда: «Грех — это единственный яркий мазок, сохранившийся на полотне современной жизни». Я уверовала в эти слова, думаю, куда более безоговорочно, чем если бы применяла их на практике. Я считала, что моя жизнь должна строиться на этом девизе, вдохновляться им, рождаться из него как некий штамп наизнанку. Я не хотела принимать в расчет пустоты существования, его переменчивость, повседневные добрые чувства. В идеале я рисовала себе жизнь как сплошную цепь низостей и подлостей.
После Гоголя, Некрасова и Щедрина совершенно невозможен никакой энтузиазм в России. Мог быть только энтузиазм к разрушению России. Да, если вы станете, захлёбываясь в восторге, цитировать на каждом шагу гнусные типы и прибауточки Щедрина и ругать каждого служащего человека на Руси, в родине, — да и всей ей предрекать провал и проклятие на каждом месте и в каждом часе, то вас тогда назовут «идеалистом-писателем», который пишет «кровью сердца и соком нервов»... Что делать в этом бедламе, как не... скрестив руки — смотреть и ждать.