Самый опасный момент для плохого режима — когда он начинает реформироваться.
Сидели долго, нарушая режим, меняя обиход и разворачивая что-то большее, чем жизнь одного человека.
Самый опасный момент для плохого режима — когда он начинает реформироваться.
Сидели долго, нарушая режим, меняя обиход и разворачивая что-то большее, чем жизнь одного человека.
Ни одно цивилизованное государство в мире не должно строиться на цензуре. Если государство причиняет вред свободе, если государство сулит опасность критику режима устами обычного рабочего, то это не государство, а рабская плантация. Не дай бог какой-то раб в поле крикнет, как он устал. Другие рабы его поддержат, они задумаются, в каком аду они живут, и будет восстание. Рабовладельца повесят и будет новый режим.
От изменения того или иного режима зла не становится ни больше, ни меньше. При тоталитарных режимах все зло концентрируется в одних руках — в руках власти. В странах, где больше демократии, зло становится частным делом. Оно приватизируется.
По горну вставать, по свистку купаться, под барабан строем шагать, под баян обедать... И если все это будешь делать хорошо, то в гробу будешь лежать под оркестр...
— Надо бы... эта... режим соблюдать.
— Лежим, вот и режим!
— И гимнастикой нужно... каждый день... того... этого...
— Ну да... ксь, но лучше ночью!
— И вставать утром в восемь...
— А ложиться в двадцать семь!
Я ложусь спать в десять каждую ночь! Я уже оплатила мой кредит на обучение! Я старая!
Российский старожил давно заприметил вострую особенность нашего бытования: каким бы мерзотным ни казался текущий режим, следующий за ним будет таким, что заставит вспоминать предыдущий с томительной ностальгией.