Перестать читать книги — значит перестать мыслить.
«Легко читается» — значит что-то не в порядке: либо в статье или книге нет новой мысли, либо она не замечена читателем.
Перестать читать книги — значит перестать мыслить.
«Легко читается» — значит что-то не в порядке: либо в статье или книге нет новой мысли, либо она не замечена читателем.
Если вы читаете только те книги, которые читают все остальные, вы можете думать только о том, о чем думают все остальные.
Хорошая книга становится только лучше при втором прочтении. Великая книга – при третьем. Книга, которая не стоит, чтобы ее перечитали, не заслуживает и того, чтобы её вообще читали.
Еще она выяснила, что одна книга ведет к другой, и дорога эта бесконечна, и что ей не хватает времени читать столько, сколько хочется.
— Пап, — обратилась она к отцу, — ты можешь купить мне книгу?
— Книгу? — удивился он. — Это ещё зачем?
— Чтобы читать, папочка.
— Тебе что, телевизора мало? У нас классный телик с двенадцатидюймовым экраном, а тебе книга, видишь ли, понадобилась! Ты что, чокнулась?
Роман Тургенева!
Его я в поезде читал, долины Исикари проезжая,
Где падал мокрый снег!
Надо бороться с дурной привычкой, свойственной тысячам людей, — читать, не думая, страницу за страницей, больше интересуясь приключениями, чем стремясь подчерпнуть эрудицию и знания, которые непременно должна дать книга такого размаха, если её прочитать как следует. Ум надо приучить серьёзно размышлять во время чтения и делать интересные выводы из прочитанного; именно в силу этой привычки Плиний Младший утверждает, что «никогда ему не случалось читать настолько плохую книгу, чтобы он не извлёк из неё какой-нибудь пользы».
Ласкаю книги я,
как нежные тела:
не радостей земных
взыскуя, но причастья
к загадке жизни…
Умеют книги ждать
(ведь мудрым суета
чужда) и терпеливо
ждут ласки рук моих
и блеска жадных глаз.
Человек перестаёт мыслить, когда перестаёт читать.
(Ни о чём не думает лишь тот, кто ничего не читает.)
Был у нее незаурядный читательский талант, а может, своего рода гениальность. Отзывчивость ее к печатному слову была столь велика, что вымышленные герои стояли в одном ряду с живыми, близкими людьми...